— Хорошо, — проговорил он. Собственные губы показались ему каменными, словно их снова исколотил своей палкой Калобухин. — Знаешь, я даже доволен… Нет, не доволен, но думаю, что момент действительно подходящий. Если бы ты вздумала уйти в другое время, было бы труднее. — Он подумал и все-таки договорил до конца, жестко и откровенно:
— Понимаешь, то ли я тебе не подхожу, то ли… ты оказалась предательницей по природе.
Любаня охнула, закрыла лицо руками, потом сделала усилие, все-таки отняла их, опустила, словно должна была так стоять и слушать его. Теща попробовала протестовать, но Ростик не услышал ни единого слова, словно она заговорила как в немом кино — без звука.
— Я не хочу тебя обидеть, — продолжил он, обращаясь к Любане. — Но, видишь ли, в тебе слишком много осталось от Земли. Там это не страшно и потому простительно. А тут — невозможно. Или ты со мной, или… Иди гуляй с кем попало. — Он почувствовал, что и этого не следовало говорить. Но слова уже были произнесены, — Поэтому, как мне ни тяжело… Как я ни люблю тебя, лучше, если ты останешься тут. И сейчас.
Наконец Ростик стал понимать и тещу. Оказывается, та говорила:
— Она не предает. Она настрадалась…
— Ну да. А я развлекался, лез под пули, потому что у нас такой спорт. Искал торф, зеркала и все остальное… на спор. Ладно. — Он все-таки сумел подняться из этого кресла. — С Ромкой буду видеться, когда захочу.
— Ты же отправляешься не на прогулку, — снова говорила теща. — А в ссылку. Как ты его увидишь?
— Ну, надеюсь, не все предатели. Может, Ким время от времени будет наезжать… Прилетать. Так что иногда отпускай его ко мне.
— Куда? — спросила Любаня. Рост не понял, и она пояснила:
— У тебя дома теперь нет.
— Ну, дом не проблема. Есть добрые… ширы, они помогут. — Рост попробовал ободряюще улыбнуться, хотя по-настоящему в ободрении здесь нуждался только он. — Запасусь их порошками, может, еще до холодов построюсь.
Он пошел к двери. Вдруг теща пророкотала:
— Погоди. — Догнала его, перекрестила, поцеловала крепко-крепко, в губы, будто прощалась с покойником. Все-таки она была грузинка, русская теща держалась бы на расстоянии. — Бог тебе в помощь, мальчик. Не держи на нас зла. Если что будет нужно…
— Иногда — только сына.
Он вернулся к себе. Снарядился в доспехи, снова переуложился, потому что оказалось, иные предметы он взял из расчета, что они пойдут втроем, с Любаней и Ромкой. А теперь знал, что пойдет один.
Оставил на столе записку для мамы, где признался, что ходил к Любане и что теперь она ему не жена, но Ромка все еще ее внук. Вышел из дома. На улице по-прежнему никого не было, но, когда он затопал, словно рыцарь, по асфальту, ему показалось, что на него из каждой подворотни кто-то да посматривает. Видимо, люди умели тут не только узнавать все без газет и радио, но и оставаться невидимками.
До темноты было еще часа три, когда он вышел из города. За это время следовало дойти до какого-нибудь приличного водоема, благо их по осени было немало. Летом ему пришлось бы тащиться на одной фляге воды до той речки, в которую они въехали на БМП еще в первое их лето тут, в Полдневье. А это непросто с доспехами и такой кучей вооружения.
На миг ему стало жаль себя. Он был один, совсем один под этим огромным серым небом, изгнанник из родного города. И он подумал, что в кабинете Рымолова легко было быть отважным, говорить, что он сам уходит из Боловска. Если бы ему сейчас предложили, он бы…
Нет, все равно не остался бы. Почему — не знал. Но не остался бы. Даже сейчас, один, раненный и избитый так, что каждый шаг давался с трудом, с легким, «двухкопеечным» ружьишком пурпурных, да еще в этих доспехах, которые давили, как все его грехи разом. Он полагал, что должен идти вперед, а не прислуживать тому… что оказалось в Белом доме.
Вдруг сзади раздался крик. Рост обернулся. Земные посадки кончились, пошли только редкие, витые местные тополя. И между ними виднелась весьма странная процессия. Кто-то, ковыляющий, как черепаха, одна высокая бакумурша, и четверо волосатых детишек. Сейчас Ростик был не в том состоянии, чтобы допускать ошибку, поэтому он перевесил ружье на грудь, чтобы стрелять сразу, если ему что-то не понравится. Но стрелять не пришлось.
Потому что его догоняла Кирлан с тремя своими детишками и еще одной бакумурской девушкой, которая оказалась на редкость невысокой для волосатиков. А рядом с ними переваливался на костылях… Винторук. Правая нога у него была отнята чуть ниже колена, а левая рука отсутствовала до плеча. Кажется, даже из плечевого сустава эту кость вылущили, чтобы она не мешала заживлению.