Юля в пышном розовом была бы похожа на куклу из тех, что продаются в интерьерных лавках вместе со стегаными одеялами и прихватками для горячего и ласково называются «Баба на чайник». В Юлином варианте была бы укрупненная версия «Супербаба на семиведерный самовар».
– Нравятся, но на расстоянии, – честно ответила мне подруга. – Когда я стою по одну сторону витрины, а манекен в кружевах – по другую. Мне самой эти пастельные тона не идут, я в них похожа на свадебный торт на сто персон.
Я хмыкнула.
Голос Юли прозвучал без прискорбия. Она не сетовала, просто констатировала факт.
Вот еще одно, что сильно отличает меня от Юли: она совершенно не комплексует по поводу своей внешности!
Я снова посмотрела на экран.
Глянцевая блондинка переместилась с дивана на подиум и, покачиваясь, как березка на ветру, исполняла для публики в зале и многотысячной аудитории телезрителей трогательную детскую песенку со словами: «Села птичка на ветку! Ля-ля-ля, ля-ля-ля! Хочет птичка конфетку! Ля-ля-ля! Ля-ля-ля!»
Простенький вокал и незатейливые слова вонзались в мозг, как гвозди, – намертво. Если бы я не знала, что авторы произведения – уважаемые Давид Тухманов и Юрий Энтин, решила бы, что это черное колдовское заклинание для создания зомби.
Потенциальный жених, уже весь насквозь зомбированный, маниакально блестя очками, нервно ерзал на диване и облизывался. Аналогия с птичкой, вожделеющей сладенького, прослеживалась с легкостью.
– А сейчас смотри, смотри, что будет!
Юля резко подалась к экрану, и розовые меховые кролики на ее тапках возбужденно затряслись.
Юля смотрела это шоу уже во второй раз. Даже в третий, если считать непосредственное присутствие в студии во время записи телепередачи. Вообще-то я там тоже была, но получила так много неприятных впечатлений, что премьерный выход программы на голубые экраны страны нарочно пропустила.
Я вспомнила, что будет дальше, и зажмурилась. Потом устыдилась своего малодушия и открыла один глаз.
На экране жених определился с выбором и заторопился, простирая руки, к детке-конфетке. К сожалению, на пути пылкого влюбленного оказалась отверженная Юля. Вернее, Юлина нога. Весьма мясистая, скажем прямо, клюшка сорок нехилого размера, водруженная на колено второй такой же и игриво покачивающаяся.
Ослепленный глянцевой красой жених препятствия не заметил, споткнулся и пал. Сбитая с Юлиной ноги массивная туфля на платформе чудом разминулась с объективом опасно приблизившейся камеры, просвистела мимо уха оператора и попала в блондинку. В одно из многочисленных мягких мест попала, но крику-то было!
– Я не нарочно! – не в первый раз повторила моя подружка.
Со стороны было похоже, будто она коварно подкосила чужого кавалера подножкой.
– Я тебе верю, – сказала я, акцентировав первое местоимение.
А вот блондинка не поверила и розовыми ноготками растрепала Юлины парикмахерские кудри в мочалку. Прямо в эфире! Операторы разрывались, не зная, что им снимать.
– Давай уже выключим? – попросила я. – Такой позор, не понимаю, как ты это смотришь?
– Почему позор? – удивилась улыбающаяся Юля.
Жених чертовски забавно убегал с передовой и из кадра на четвереньках.
– Потому что нельзя быть такой идиоткой! – раздосадованно повторила я.
– Почему нельзя?
– Да потому!
Круг замкнулся.
Юля терпеливо ждала ответа, и я поняла, что мне все-таки придется сказать ей суровую и бескомпромиссную правду… И тем разрушить светлые девичьи мечты подружки, решительно настроенной обрести семейное счастье в сжатые сроки.
По Юлиной версии, двадцать пять лет – это критический возраст.
Девушка, не сходившая к алтарю до двадцати пяти, зря коптила небо четверть века и, едва задув свечки на дежурном торте, обязана сделать себе харакири пилочкой для ногтей. Потому что после двадцати пяти лет у такой девушки нет права использовать маникюрные принадлежности по прямому назначению, ибо она уродина непоправимая.
Это не я так думаю, это Юлин заскок. Мне-то всего двадцать два, так что я пока могу позволить себе более широкие взгляды на оригинальную женскую красоту и традиционные институты семьи и брака. А вот Юле двадцать четыре года и десять месяцев. И я уже попросила Гавриила Иосифовича без фанатизма точить кухонные ножи, а также потихоньку заменила металлические пилочки в наших с Юлей косметичках стеклянными.
– Так почему? – настойчиво повторила Юля.
От необходимости ответить меня спас Гавриил Иосифович.
– Полюшка, тебя к телефону! – позвал он из коридора.