А происходит следующее. На фоне чудес деревянного зодчества и потухающего, но ещё довольно светлого вечернего неба, каменной статуей выделяется мужик, с клочковатой бородой и в кожаном фартуке.
Настоящий великан. Голые руки бугрятся мышцами, плечи поражают шириной, вся поза наполнена спокойной, уверенной в себе силой. Бородач, судя по всему, только вышел из полуоткрытой калитки за спиной, и сейчас небрежно опирается на её створку.
Стоит он напротив счастливых владельцев пинавших меня ног. Вещает о чём-то в сторону хулиганов тяжёлым раскатистым басом. Те жалобно блеют в ответ, но… выглядит это совершенно неубедительно. И не сразу, далеко не сразу, приходит озарение: а речь-то их мне понятна! С трудом, напрягаясь и вслушиваясь, получается уловить смысл.
— …выгораживать не буду!
— И не надо…
— А ну, заткнули рты! Подняли, оглоблей вас всех да поперёк хребта, и понесли…
— Но какого…
— Такого, что я сказал, Фёрт, недоумок ты и сын барана! Быстро!
Похоже, убивать не будут. Не сейчас, по крайней мере. Спасибо тебе, дядька в фартуке, буду век благодарен. Что бы ты там ни задумал — хуже мне вряд ли будет…
Обессиленно откидываюсь назад. Слишком много потратил на борьбу с этой своей слабостью. Апатия накатывает вновь, глаза сами собой закрываются… Казалось бы, теперь можно расслабиться. Но я опять резко вскидываюсь. Сердце начинает стучать встревоженным набатом, а кровь почти ощутимо холодеет, кажется, даже замерзает в сосудах.
Какого хрена я спокоен, когда не могу ответить на простейшие вопросы? Кто я? Что происходит? За что били? Ведь я не помню! Совсем ничего! Вот хоть убей, ни черта, вообще ноль. Почему всё это? Зачем? Для чего? Наконец, где я? И, главное, ещё раз — за что, вашу ять?! За что меня били?!.
Пока мысли колотятся о стенки черепной коробки, взгляд лихорадочно скользит по небу, с бледными пятнами двух лун: одна побольше и желтоватая, вторая маленькая и отливает красным. Там ещё слабо светящаяся полоска поперёк, от горизонта до горизонта. Не то скопление ярких звёзд, которые видно даже вечером, не то ещё что. Млечный Путь? Вряд ли, не похоже. Не похоже? А что он такое, этот «Млечный Путь»?..
Стоп, не то. Плевать сейчас на «Млечный Путь», с тревысокой вышки и в несколько рядов. Не нужен он мне. Нужно вспомнить. Вспомнить, и… Глаза опускаются ниже, на резные коньки крыш, в виде чьих-то рогатых голов. Скользят по символам на воротах, которые отдалённо напоминают что-то. Мелькает тень воспоминания: ржавые коридоры, ящики и бочки, странные существа, с растущими из рук штуковинами, взрывы, пальба… И всему этому сопутствует ощущение в руке чего-то небольшого, чем можно и нужно двигать. Но нет. Опять не то. Не могу вспомнить, но откуда-то знаю: это что-то совершенно ненужное сейчас, лишнее.
Взгляд останавливается на моих обидчиках, которые подошли и примеряются, как нести. Невольно напрягаюсь, пытаюсь закрыться… Правда, тут же понимаю глупость этого. Расслабляюсь. Сейчас — бить не будут. Хотя, от этого не легче. И так уже всё болит адски. Надеюсь, хоть кости целы. Вряд ли, конечно…
Чужие руки подхватывают. Скриплю зубами — трусливые твари! Я вас запомнил. Всех троих. Будто почувствовав ненависть, кто-то якобы случайно ослабляет хватку, и я выскальзываю, ударяюсь и так уже изрядно пострадавшей за последнее время головой. Перед глазами темнеет.
И в последний момент перед беспамятством, вместе с внезапно накатившей откуда-то из глубин души огромной, просто безграничной, заставляющей выть в голос тоской, совершенно необъяснимой для меня сейчас, приходит понимание. Понимание, что всё происходящее неважно, совершенно неважно. Даже эти якобы «враги». А важно то, что мне надо обязательно, кровь из носа, кое-что вспомнить и сделать. Какую-то вещь, нечто, от чего напрямую зависит моя жизнь, а возможно, и не только моя. И времени на это чертовски мало, оно стремительно летит, будто сорвавшийся со скалы скалолаз, отсчитывающий мгновения до своей смерти. Не успею — и всё, вообще всё, разобьётся о камни!..
Глава 2
Сколько времени прошло, не знаю. Но открыв глаза, сразу понял: ночь. Смотрю на потемневший от времени потолок, деревянный, основательный, массивный, на отсветы живого огня на нём. Перед взором двоится, голова чуть кружится, ещё и подташнивает. Не сильно, терпимо. Куда больше досаждает ощущение, будто забыл нечто важное. И даже хуже и больше: что забыл даже то, что забыл. Это как нарывающая заноза, которую не вытащить. Или как часть тела, которой больше нет.
Лежу, глубоко дышу, стараюсь унять дурноту. Пахнет странно. На улице, вспоминаю, было похоже, но сейчас появились время и возможность анализировать. Запахи непривычные, не сказать, что неприятные, просто незнакомый букет. Чувствуется почти выветрившийся дым, свежая древесина, шлейф чего-то съестного, какие-то шкуры-меха, и нечто, что сложно определить — наверное, это можно было бы назвать «дух человеческого жилья, где давно, очень давно живут». Приподнимаю голову, пытаюсь оглядеться. Против воли вырывается стон — больно…