Как же, всё-таки, покойно лежать! Но сейчас, пусть это звучит банально, решается моя судьба. Возможно даже, буду жить дальше, или нет. Всё равно? Да, конечно... Стоп. Вру. Ничего подобного. Нет! Не всё равно! Хотелось бы побарахтаться ещё! И собрав остатки воли, я из последних сил приподнимаю голову, пробуя сконцентрироваться на том, что же, собственно, происходит.
А происходит следующее. На фоне чудес деревянного зодчества и потухающего, но ещё довольно светлого вечернего неба, каменной статуей выделяется мужик, с клочковатой бородой и в кожаном фартуке.
Настоящий великан. Голые руки бугрятся мышцами, плечи поражают шириной, вся поза наполнена спокойной, уверенной в себе силой. Бородач, судя по всему, только вышел из полуоткрытой калитки за спиной, и сейчас небрежно опирается на её створку.
Стоит он напротив счастливых владельцев пинавших меня ног. Вещает о чём-то в сторону хулиганов тяжёлым раскатистым басом. Те жалобно блеют в ответ, но... выглядит это совершенно неубедительно. И не сразу, далеко не сразу, приходит озарение: а речь-то их мне понятна! С трудом, напрягаясь и вслушиваясь, получается уловить смысл.
-- ...выгораживать не буду!
-- И не надо...
-- А ну, заткнули рты! Подняли, оглоблей вас всех да поперёк хребта, и понесли...
-- Но какого...
-- Такого, что я сказал, Фёрт, недоумок ты и сын барана! Быстро!
Похоже, убивать не будут. Не сейчас, по крайней мере. Спасибо тебе, дядька в фартуке, буду век благодарен. Что бы ты там ни задумал -- хуже мне вряд ли будет...
Обессиленно откидываюсь назад. Слишком много потратил на борьбу с этой своей слабостью. Апатия накатывает вновь, глаза сами собой закрываются... Казалось бы, теперь можно расслабиться. Но я опять резко вскидываюсь. Сердце начинает стучать встревоженным набатом, а кровь почти ощутимо холодеет, кажется, даже замерзает в сосудах.
Какого хрена я спокоен, когда не могу ответить на простейшие вопросы? Кто я? Что происходит? За что били? Ведь я не помню! Совсем ничего! Вот хоть убей, ни черта, вообще ноль. Почему всё это? Зачем? Для чего? Наконец, где я? И, главное, ещё раз -- за что, вашу ять?! За что меня били?!.
Пока мысли колотятся о стенки черепной коробки, взгляд лихорадочно скользит по небу, с бледными пятнами двух лун: одна побольше и желтоватая, вторая маленькая и отливает красным. Там ещё слабо светящаяся полоска поперёк, от горизонта до горизонта. Не то скопление ярких звёзд, которые видно даже вечером, не то ещё что. Млечный Путь? Вряд ли, не похоже. Не похоже? А что он такое, этот "Млечный Путь"?..
Стоп, не то. Плевать сейчас на "Млечный Путь", с тревысокой вышки и в несколько рядов. Не нужен он мне. Нужно вспомнить. Вспомнить, и... Глаза опускаются ниже, на резные коньки крыш, в виде чьих-то рогатых голов. Скользят по символам на воротах, которые отдалённо напоминают что-то. Мелькает тень воспоминания: ржавые коридоры, ящики и бочки, странные существа, с растущими из рук штуковинами, взрывы, пальба... И всему этому сопутствует ощущение в руке чего-то небольшого, чем можно и нужно двигать. Но нет. Опять не то. Не могу вспомнить, но откуда-то знаю: это что-то совершенно ненужное сейчас, лишнее.
Взгляд останавливается на моих обидчиках, которые подошли и примеряются, как нести. Невольно напрягаюсь, пытаюсь закрыться... Правда, тут же понимаю глупость этого. Расслабляюсь. Сейчас -- бить не будут. Хотя, от этого не легче. И так уже всё болит адски. Надеюсь, хоть кости целы. Вряд ли, конечно...
Чужие руки подхватывают. Скриплю зубами -- трусливые твари! Я вас запомнил. Всех троих. Будто почувствовав ненависть, кто-то якобы случайно ослабляет хватку, и я выскальзываю, ударяюсь и так уже изрядно пострадавшей за последнее время головой. Перед глазами темнеет.
И в последний момент перед беспамятством, вместе с внезапно накатившей откуда-то из глубин души огромной, просто безграничной, заставляющей выть в голос тоской, совершенно необъяснимой для меня сейчас, приходит понимание. Понимание, что всё происходящее неважно, совершенно неважно. Даже эти якобы "враги". А важно то, что мне надо обязательно, кровь из носа, кое-что вспомнить и сделать. Какую-то вещь, нечто, от чего напрямую зависит моя жизнь, а возможно, и не только моя. И времени на это чертовски мало, оно стремительно летит, будто сорвавшийся со скалы скалолаз, отсчитывающий мгновения до своей смерти. Не успею -- и всё, вообще всё, разобьётся о камни!..
***
Сколько времени прошло, не знаю. Но открыв глаза, сразу понял: ночь. Смотрю на потемневший от времени потолок, деревянный, основательный, массивный, на отсветы живого огня на нём. Перед взором двоится, голова чуть кружится, ещё и подташнивает. Не сильно, терпимо. Куда больше досаждает ощущение, будто забыл нечто важное. И даже хуже и больше: что забыл даже то, что забыл. Это как нарывающая заноза, которую не вытащить. Или как часть тела, которой больше нет.
Лежу, глубоко дышу, стараюсь унять дурноту. Пахнет странно. На улице, вспоминаю, было похоже, но сейчас появились время и возможность анализировать. Запахи непривычные, не сказать, что неприятные, просто незнакомый букет. Чувствуется почти выветрившийся дым, свежая древесина, шлейф чего-то съестного, какие-то шкуры-меха, и нечто, что сложно определить -- наверное, это можно было бы назвать "дух человеческого жилья, где давно, очень давно живут". Приподнимаю голову, пытаюсь оглядеться. Против воли вырывается стон -- больно...
-- Ну, чего ты там? Пришёл в себя, болезный? -- густой бас в закрытом помещении звучит могучим зверем, который заперт в тесную клетку и пробует на прочность её прутья.
-- Да вроде как... -- отвечаю, и тут же осекаюсь. Мой голос странный. Он будто не родной. Тонкий, писклявый... Приподнимаюсь на локте, окидываю себя взглядом. И снова не могу удержаться, на этот раз -- от нецензурного. Да, подозревал давно, ещё с самого начала. Но не верил, отказывался принимать. И вот, наконец, последняя надежда истаяла.
-- Чего там бормочешь?.. Не слышу.
-- Да так...
Скрип половых досок, которые прогибаются под немалым весом, приближается ко мне. Мужик подходит и встаёт рядом. Страшный. Чуть ввалившийся глаз, один, другого нет. Ломаный-переломаный нос. Кожа в оспинах. И он реально огромен! Хотя, теперь-то понимаю: это, может, не столь он великан, сколько я карлик. Ведь тело-то совсем не моё, это уж точно. Моё не помню, но было оно больше, намного больше. Не такое хилое, недоразвитое. А главное -- уж точно не детское! Еще и это огромное родимое пятно на руке, странное, в виде корзинки...
-- Повезло тебе, вовремя я вышел. Эти... -- бородач машет лапищей, одновременно пытаясь состроить расстроенную гримасу -- и получается у него не очень. Даже, я бы сказал, совсем не получается. Выходит скорее оскал взбесившейся гориллы перед лицом злейшего врага, убегающего с вязанкой... бананов? Интересно, что такое, этот "бананов"? И что за человек такой "горилла"? Она, вроде, должна быть большая, волосатая и страшная... Короче, точь-в-точь, как этот тип.
-- Эти-то, -- тем временем, он всё продолжает и продолжает, основательно так, по-деревенски, -- у них драки одни на уме. А как подумать, так это нет, это не про них! Пусть взрослые кумекают, у кого голова больше. Мелюзге-то думать и не нужно вовсе, растудыть их и растак!.. То курей гоняют, то козу спугнут, то траву пожгут. То вон, человека невинного до смерти забить попытаются...
-- Спасибо! -- успеваю вставить, пользуясь тем, что бородач ненадолго затихает. Совершенно искренне: этот суровый и неожиданно словоохотливый человек, он ведь действительно мой спаситель. У той деревенской шпаны чувство меры отсутствовало как класс, равно как и малейший намёк на штуку под названием "сострадание". Неизвестно ещё, чем бы всё могло закончиться. Забили бы до смерти, да оттащили в кусты... Или свиньям скормили. Интересно, тут есть свиньи? И что они такое, эти "свиньи"? Вроде розовые, с пятачком и хрюкают? Или что-то путаю, и это просто очень плохие люди?