========== 1 Шаг ==========
Больно, тесно мне в бетоне бездушном
Ты обнимай меня, да не до удушья
Мне за линию, туда где тлеют лучи
Ты отпускай меня с лаской, жалеючи.
***
Бухарик пропал в среду. Но как и многое другое, связанное с ним, это стало очевидно далеко не сразу.
В понедельник его видел Гриф. Лапал по-свойски за худые плечи, мутузил, ерошил непослушные пшеничные волосы, приговаривая: «Ну и где тебя, чертяка, столько времени носило, почему не заглядывал? Давай-ка, брат, выпьем. За встречу. Чтоб, дай бог, не последняя».
Во вторник сутулую фигуру в не по размеру большой куртке встретил Дени. Он как раз выходил из такси. И как всегда поправил Бухарика, когда тот протянул руку и, слегка заикаясь, сказал: «Здравствуй, Данила».
— Дени, дружище, только Дени. Forever и навсегда.
— Так вроде «forever» и есть «навсегда», — несмело улыбаясь, заметил Бухарик, — ты говори «перпетум* Дени». Так тоже красиво получается.
Дени не оценил, а Бухарик постоял, топчась на мокром снегу, потом развернулся и ушел, так тихо, что никто даже не заметил куда.
В среду Сорока ждал Бухарика сыграть в шахматы и поговорить по душам. Расхристанный в одной майке бродил по квартире, глядя, как за окном валит снег, чесал живот и все ждал, когда брякнет дверной звонок. Но стояла тишина. Белесая как вата, и от нее так же закладывало уши. Благостный настрой ласкал душу, и казалось, все идет как надо, своим чередом, хоть никто так и не пришел.
Первым очухался осмотрительный Айзек.
— Давно Бухарика не видать, — ляпнул он, когда однажды под вечер вся компания собралась вместе. Без повода и причины: просто выпить, просто поболтать, прикоснуться друг к другу душами, задубевшими на морозе, как слабый импульс разряженной батарейки — еще здесь, еще рядом. — Конечно, велика вероятность, что мы с ним просто разминулись. Что интересно… Если для каждого человека в городе построить его прогрессионный маршрут, как граф, он может никогда не пересечься с другим… В принципе, это возможно, но наталкивает на некие размышления.
В тот момент Дени, размахивая руками, философствовал, мол, если уж задержалась зима, то это не повод погружаться в монотонную серость. Поэтому Айзек ляпнул мимоходом, больше себе под нос, но Гриф услышал и встрепенулся. — И правда, давно Бухарика не видать. Может стоит проверить, как он, а?
— Тебе зачем? — удивился Дени, — одному пить скучно?
— Да, ну, а как он где-то в подворотне загнется? Без Бухарика душно. Бухарик — голова.
— Бухарик твой, наверное, у Платоши на Ленинской в «Пещере» грузится вискарем по полной, — попытался подкинуть удобную версию Дени, — сука, пусти!
Но Гриф бесцеремонно сцапал его за воротник и, посмеиваясь, поволок к входной двери, по пути пытаясь нацепить на брыкающегося Дени шерстяное пальто.
— Айда посмотрим, где Бухарика черти носят.
Айзек поправил очки, устремился следом, с таким сосредоточенным видом, будто шел на кафедру выступать с лекцией.
Сороке не хотелось никуда идти, рождаться для внешнего мира, вылезать из квартиры все равно что из надежной уютной скорлупы. И можно было бы остаться, заварить чай, смотреть на жизнь за окном, как люди смотрят спокойный легкий сон под утро выходного дня. Но из коридора донесся грозный вопль Грифа:
— Все на борт!
И Сорока поплелся следом.
«Here we are and I can think
From all the pills you made,
Start the car and take me home»**
Кашляло радио, будто болело ангиной. Из прохудившегося крана на кухне мерно капала вода. Хлопнула входная дверь, отрезав возмущенные крики Дени, и воцарилась тишина, только сквозняк гулял, посвистывая, меж рам рассохшихся деревянных окон. А вино в граненом стакане, сиротливо забытое на столе, вдруг стало синим, потом золотым, а потом вдруг испарилось, будто сама пустота высосала его через трубочку.
Комментарий к 1 Шаг
*perpetuum (лат.) - навсегда
**(перевод) Вот мы здесь, и я могу думать
После всех твоих таблеток,
Заводи машину и вези меня домой
========== 2 Шаг ==========
***
На улице синие сумерки затопили двор, и Сороке почудилось на миг, что он сейчас захлебнется.
Снег шапкой укрыл скамейки у подъезда и припаркованные вдоль дороги машины. Бетонные коробки многоэтажек подмигивали редкими желтыми окнами. Сорока посмотрел на глубокое вечернее небо цвета индиго и сказал, сам не понимая к чему:
— За город бы съездить.
— Делать нечего, — пропыхтел Гриф, энергично смахивая рукавом снег с лобового стекла своей старой шестерки, — по такой погоде. Холод собачий. Замёрзнуть нахрен можно где и поближе. Не время за город. Пока еще. Помогай лучше.
Освобожденная от снежного плена шестерка напоминала сонного пса, вытащенного хозяином из теплой конуры. Долго не хотела заводиться, жалобно скрежетала рессорами и слепо тыкалась бампером в тротуар, не слушаясь руля. Гриф, пытаясь развернуться, то и дело прикладывал ее крепким словом. Дени вцепился в сидение и стонал не хуже рессор:
— А аккуратней нельзя? Ты что — пьяный? Кто так водит? Куда тебе вообще за руль?
Сорока смотрел на пустынный двор и думал, где сейчас может находиться и чем заниматься Бухарик. Потом попытался вспомнить, что он сам делал хотя бы еще вчера, но в глазах стоял один белый бесконечный снег.
Гриф тем временем вырулил со двора и уверенно вдавил педаль газа в пол.
— Че притихли? Не умер же пока никто.
Айзек пожал плечами, мол, хочешь веселья — на, покрутил ручку магнитолы. Из динамиков потянулось тоскливое:
Here we are and you’re too drunk
To hear a word I say,
Start the car and take me home…*
Гриф поморщился и сменил волну, но лучше не стало. Мелодия заиграла та же. К тому ж, будто в отместку, началась с самого начала, еще заунывнее и протяжнее. На третей радиостанции вдобавок к словам песни послышался сдавленный плач, хотя конечно плакать никто не мог, и виновата была слабая антенна.
Гриф зло цикнул, пригнулся, высматривая сквозь снегопад сигнал светофора:
— Вот же, сучьи дети, впаривают везде свою хрень. Купили все с потрохами.
— Если верить маркетинговым исследованиям, общая окупаемость трендов прямо пропорциональна проценту недовольных навязыванием этих трендов, — отозвался Айзек, — а вообще… Вот интересно. Про любовь и страдания столько написано, что это давно уже не тренд. Нет эффекта новизны. Но люди по-прежнему слушают песни и читают книги. Потому что мозг проецирует ощущение любви, на десять процентов создавая ощущение пережитого, и это делает привлекательнее…
— Заткнись, а, — слабо попросил Дэни, — голова от тебя пухнет.
— Амур, бордюр, абажур, — хохотнул Гриф и заработал тычок под ребра от сидящего сзади Дени, — ополоумел? Больно же!
— А ты выкоблучивайся меньше. Боже, как вы мне все надоели…
Сорока костями чувствовал тянущую ноющую боль во всем теле, как от высокой температуры. Он пощупал себе лоб и все равно не понял, болен или нет. Живот скрутило судорогой, как в институте перед сложным экзаменом. И не тем, когда вовсе не учил, и даже волноваться не о чем — сразу понятно: шляпа будет. А когда читал и не до конца. И прочитанное помнится, но урывками и теплится в мозгу — след не след, отпечаток не отпечаток. И само волнение от того, что не знаешь — удастся ли ухватить, когда наступит время.
— Ты когда-нибудь чувствовал, что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?
— Ты что напился?