Два кита завершают свой свадебный круг, а потом, развернувшись навстречу, могучим броском летят, словно стрелы амура — нацелив друг в друга. Пронзительно. Больно. Насквозь. Два кита вырываются в небо из моря, взлетая, как птицы, вертикально и рядом. За ними бурлящая очередь жаждущих в небо самцов. Безумцы! Боги-рыбы встают на хвосты, зависая над миром… Облако! Длинно и плавно. Плавники их схлестнулись, их пасти — кусают, животы притираются лаской и брызжут по воздуху струями страсти. Секунда, вторая… Капли пота и радости пеной падают в волны. Облако счастья распалось на две обессиленных тени. Они на себя не похожи. Упали на спины, прощаясь хвостами. Два кита разлетелись, как листья от ветра, слегка возбудив колебания неба… Прощай! Разбежались. Нет любви долговечней, чем поиск и жажда. Он — на север, она — повернула на юг. Но он — бог океанов! Увидел, взлетел и обнял! Он гордится собой и предвидит потомство.
„Кит, по сути, такой же мужик, как и я, — говорит сам себе, усмехаясь, гарпунер. — Самка гладит бока материнские, улыбается, погружаясь в глубины. Глубина — это суть мирозданья. Вот зачем существует простор океанов — для жизни!“
Кит хочет слиться дыханием с эхом подводной лодки и нырнуть от прицела гарпунной пушки поглубже. Он видит и понимает — китобоец идёт за ним. Прошлый раз гарпун поймал рыжего кита, который кричал на весь океан о своей боли, вторая граната убила его крик, и рыжий завалился на бок, одним крылом в волну, другим — в небо. Всегда жди вторую гранату. „И Бог его принял“, — сказал бы сейчас гарпунер.
„У китов тоже есть бог, — подумал кит, вздохнул и нырнул глубоко-глубоко и надолго, двигаясь почти бесшумно. — Но за богом никто не охотится с пушкой… Знает ли он, как бывает больно? — И кит развернулся навстречу винтам китобойца. — Посмотрим…“, — сказал сам себе и нырнул ещё глубже. Кит слышал, как судно прошло над ним и стало удаляться. Чуть слышно позванивали винты, один нотой „ре“, другой нотой „соль“, китобоец сбавлял обороты и разворачивался. „До-о-ре-фа-ми…“, — кричал умирающий рыжий, переворачиваясь белым подбрюшьем. Из раны бурлила кровь, а из пасти кита — хрип: „Глубину… В глубину…“ — „Си-и-соль-ми-ре…“. Глубина спасёт мир. Война — это шелуха на поверхности.
Поверхность океана вздыбилась тёмной волной, будто кто-то огромный гнал её лбом от самых глубин. Кит боднул тёмный вал, выбил высокий столб пены, выпрыгивая и снова опадая в синий простор. Уходя в глубину — скосил один глаз, оскалил огромность пасти, крутанул хвостом, как пропеллером в низкую тучу, брызгами в стороны, сквозь кольцо дождевой гравитации. Скрылся под воду, оставив вращающуюся воронку и свист захлебнувшихся звуков.
Словно тысячи птиц взлетели с поверхности моря и рассыпали на ветру перья, так посыпались брызги. Воздух вибрировал, как струна. Пёс запоздало залаял и смолк, оглянувшись на гарпунера. Командор равнодушно молчал — кит вынырнул слишком далеко от линии выстрела. И совсем не кита ждёт раскрасневшийся глаз. Пёс чего-то не понимал и поджал хвост.
Нить горизонта взорвалась, как лопнувший трал, и море потекло в него тёмной тенью. Это эсминец гнал перед собой тень субмарины и пронзил в брызги и гром небольшую волну. Романтический цвет океана снова сменился дождём и туманом, рождая сомнения и вопросы. Холодно. Романтики чаще лишают покоя, чем согревают. А жаль.
Гарпунер напружинил прицел между лодкой, китом и эсминцем. Кто-то был ему чужд и опасен: „Ах, Гарри, ты не наш, не с океана… — вспомнил слова старой песни. — И мы сейчас расправимся с тобой…“. Кто там капитаном на субмарине? Тоже романтик от моря? Палуба завибрировала под ногами, напрягаясь большим мускулистым телом. Китобоец разворачивался на новые звуки, совсем в другой стороне.
Лодка торопится лечь в глубину, проваливаясь в самую пасть океана.
Капитан на подводной лодке прислушивается: в винтах атакующего эсминца ликует мелодия болеро Равеля. Вся глубина океана раскрыла холодную пасть. Лодка дрожит. Сверху капает морская вода, но капитан отмахнул её, словно пот со лба. Близкие взрывы глубинных бомб гремят, как литавры оркестра. Барабан отбивает секунды. Никто не согласен умереть первым. Стрелы невидимых токов, хитроумные петли торпед, завесы электромагнитных помех и ныряние лодки в подводные линзы — по ступеням солёности, плотности, температур — всё это может запутать гидроакустика, позволит вильнуть оперениями рулей, как кит хвостом, нырнуть от погони в объятия ада… „Прощайте мальчишки, и ветры — прощайте! С дверей Преисподней срываем печати. Зачем вы о море так долго мечтаете? Какими словами вы берег встречаете? — Мечтаем о море — оно голубое. А зарево берега любим любое…“.