— Иди сюда. Видишь это ружье?
— Какое малюсенькое ружье, хозяин!
— Оно заряжено, так что не трогай спускового крючка, пока не изготовишься для стрельбы. Возьми его с собой туда и выстрели в то дерево. Ни на кого не направляй.
Мы попрятались, а мужчина пошел в сторону озерка, неся оружие с таким видом, будто это была спящая гадюка. При выстреле в стволе винтовки развивается двадцатитонное давление. Изобретатели его, я уверен, никогда не предполагали, что детище будут разряжать подобным образом. Абориген дрожащей рукой поднял оружие примерно в направлении дерева, вытянул при этом руку как можно дальше, а лицо отвернул, словно не желая глядеть на какую-то мерзость. Потом он выстрелил.
Никто не мог бы определить, куда полетела пуля, но человек и обрез разлетелись в разные стороны. Впечатление было такое, будто он сначала отпрыгнул от обреза и лишь потом выстрелил. Управляющий сделал ему выговор за то, что он уронил обрез в грязь. Убедившись, что оружие не разорвалось, управляющий стал испытывать его сам. Оно чуть не вырвалось у него из рук, а пуля подняла фонтанчик пыли далеко в стороне от цели.
Нас всех пригласили пострелять из этого сказочного «пистолета», но мы уклонились. Это была безобразная поделка. Часа через два мы уезжали, и к тому времени, произведя тридцать устрашающе громких выстрелов, управляющий уже добился того, что попадал в четырехдюймовый ствол дерева с расстояния шести футов, крепко держа обрез обеими руками. Успех можно было счесть если не грандиозным, то шумным — перепуганные аборигены сбились в тесные группки и держались подальше.
Едем дальше. Пейзаж тот же самый, только равнина стала холмистой. Каменистые горбы чередуются с лощинами, по которым в сезон дождей текла вода. Растительность в лощинах немного зеленее, но и здесь преобладает тот грязный рыжевато-зеленый цвет, преследующий нас всю дорогу. Сотни миль предстоящего пути больших перемен не обещают.
Проезжаем Воллогоранг. Стоит он прямо на границе между Квинслендом и Северной территорией.[5] Фиф говорит, что теперь мы лучшие профессиональные охотники Квинсленда и Северной территории.
Свернув на ухабистую каменистую колею, которая когда-то была дорогой, мили две мы ползли на первой скорости к знакомому Дарси медному руднику. Хотелось добраться и устроиться засветло. Большая синеватая яма и груды руды. Могила изыскателя, который жил здесь много лет, добывая по нескольку мешков богатой руды всякий раз, когда ему была нужна еда или оборудование. В обрыве пещера, в которой он жил. Внутри все, как при жизни изыскателя, не считая двенадцатифутового скального питона, который, свернувшись, лежит горой на койке, подвешенной к потолку. Среди камней бежит свежая, чистая вода!
Располагаемся на ночевку на шуршащих листьях под большым деревом, преодолеваем искушение украсть маленькую походную печку из пещеры и на следующее утро по камням и пыли едем в направлении фермы Кал-верт Хиллз.
Дружелюбные люди. Опрятные, хорошо одетые девушки-аборигенки. Хозяина нет, но скоро будет. Сотни коз. Возле пруда шесть белых быков индийской породы, отмахивающихся длинными ушами от мух. Их выписали, чтобы скрестить с коровами хэрфордской породы, потому что они более спокойны, менее привлекательны для клещей, держатся друг друга, справляются с динго и хорошо переносят жару и недостаток воды. Слабая надежда на избавление от извечных бед — болезней, динго и безводья. Слишком много бед, слишком мало избавителей.
Привязываем Прушковица к лендроверу и остаемся ночевать на ферме. На рассвете нас с Фиф будит лай собак.
Следующий день — на овцеводческой ферме на реке Робинсона. Наедаемся свежей говядины. Делаем запас.
Говядину нам дают, так как знают: если не дать, мы заберем целую корову и засолим ее.
Добываем кенгуру для Прушковица и отдаем половину хозяину фермы для его собак. Получаем указания и едем вниз по течению до длинной глубокой лагуны в русле реки. Наконец снова крокодилы. Ну и дорога была!
В первую же ночь мы добыли в лагуне сорок восемь пресняков, а во вторую ночь — тридцать два. Они были толстенные! Мы снимали и скребли шкуры до самого вечера.
Движемся вниз, к Морю. Один из нас идет впереди ползущего лендровера и разведывает путь. Все время стреляем крокодилов, перемещаемся и снова стреляем. Снимаем с них шкуры у прудов, лагун, на берегах реки. Фиф по колено в воде, у ног мечется рыба, хватая плавающие кусочки соскобленного крокодильего мяса.
Дарси учит нас, как добывать холодную воду в лагуне, в которой вода такая теплая, что даже сидеть в ней неприятно. Берете кружку и выплываете на глубокое место, потом ныряете, непременно держа кружку вверх дном. Опускаетесь до холодной воды близ дна лагуны и резко перевертываете кружку. Я часто удивляюсь теперь, как это мы не боялись крокодилов, но в присутствии Дарси мы о них не думали. Возможно, он знал, что крокодилов там не было. В некоторых местах он говорил: «Здесь мы плавать не будем», и мы не плавали. Мы знали, что там, где он входит в воду, никакой опасности нет.
Нас с Фиф стала тяготить лагерная жизнь. Дарси можно было обвинить в чем угодно, но только не в соглядатайстве. Однако мы чувствовали себя неловко, когда он время от времени многозначительно покидал лагерь на часок-другой, чтобы мы могли поговорить о своем. У него не было никаких дел вне лагеря, а следовательно, и предлога для отлучек. Мы были так заняты охотой и обработкой шкур, что все свободное время проводили, отдыхая в душной тени под противомоскитными сетками, прячась от мух и вида крокодильих шкур. Мы с Фиф оставались наедине реже, чем в городе. Было очень жарко, и даже ночью Прушковиц лежал возле нашей противомоскитной сетки, так тяжело дыша, будто только что сделал хорошую пробежку но жаре. И нелепо было, что в такую-то жару и после тяжелой работы Дарси приходится отправляться на прогулки под палящим солнцем в те немногие часы, когда он мог отдохнуть. Поэтому мы с Фиф либо шептались о своих делах по ночам, либо не разговаривали совсем.
Однажды, после того как шкуры были обработаны, Дарси сказал, что ночью он отправится на охоту в дальний конец лагуны, возле которой мы расположились, и проведет там несколько часов, а на обратном пути будет стрелять крокодилов. Ему хотелось узнать, есть ли разница между охотой в начале ночи и под утро. Мне с ним идти нет никакой необходимости, потому что он собирается поохотиться там, где мы уже бывали, и рассчитывает добыть всего какую-нибудь дюжину крокодилов. Меня было легко убедить. Весь остаток дня и всю ночь мы с Фиф оставались бы наедине!
Черт побери, ну и не везет же! Через час после того, как Дарси скрылся из виду, появились верхом два скотовода, которые вели за собой навьюченных лошадей. Они остановились поболтать и напиться чаю. Выяснилось, что они работают на овцеводческой ферме на побережье и их послали заготовить мясо для этой фермы — подстрелить годовалого дикого бычка.
— Но это же владения Джека Ирпа, — намекнул я.
— Совершенно верно, — согласились они.
Так они и остались, болтали, расспрашивали о крокодилах, удивлялись тому, что Фиф здесь, пока не появились четверо аборигенов, которые ехали в низовья реки на территорию соседней фермы и тоже хотели подстрелить дикого бычка. Двое скотоводов с низовьев только ухмылялись, а аборигены вообще не смущались. Они просто делали привычное дело.
Все остались на ночь и сидели вокруг костра, пока не сгорел весь заготовленный нами хворост.
Вот и все о той ночи, когда нас оставили одних.
Утром проезжие разложили на земле друг перед другом карты и показали, где лучше всего охотиться на диких быков в тех местах, откуда приехала каждая группа. Затем они разъехались, чтобы воровать друг у друга мясо. Дарси прибыл тотчас после их отъезда. Он снимал шкуру с шестнадцатифутового соляника, который доставил ему немало острых ощущений. Мы с Фиф рычали друг на друга весь день.
5
Северная территория — территория, в отличие от самоуправляющихся штатов Австралийского Союза, находящаяся в непосредственном подчинении федерального правительства Австралии.