— Если только нет сотрясения мозга, то через две недели он будет в полном порядке, — сказал врач, отвечая на вопрос капитана Соколова, немедленно приехавшего в больницу.
Но Грингелю пришлось пролежать целый месяц. Когда он окреп, рабочие с «Мерседеса» стали приходить в больницу целыми группами. В глазах товарищей новый директор превратился в настоящего героя.
Однажды к нему в палату, смущённо улыбаясь, вошёл его старый приятель Дидермайер. Сначала он рассказывал о событиях на заводе, кстати, упомянул о том, что аварии совсем прекратились, а затем сказал:
— Ты знаешь, я, кажется, вступлю в Социалистическую единую партию.
При этом он внимательно посмотрел на товарища. Грингель улыбнулся. Он знал Дидермайера давно и привык считать его человеком честным, но далёким от политической жизни. Что же такое произошло?
Грингель стал осторожно расспрашивать приятеля.
— Да ничего особенного не произошло, — ответил Дидермайер. — Просто последние события на «Мерседесе» натолкнули меня на такие мысли. Сам понимаешь, что теперь рабочему человеку нельзя стоять в стороне от политической борьбы. Время не то, — закончил Дидермайер и перевёл разговор на пустяки: он вспомнил, что доктор запретил утомлять Грингеля серьёзными беседами.
В комендатуре тоже отметили неожиданно возросшую популярность Грингеля.
— Ему после больницы будет куда легче работать, — говорил полковник. — Конечно, очень жаль, что его ранили, но этим покушением Бастерт разоблачил себя до конца. Теперь уж рабочие пойдут за Грингелем — даже те, которые подозрительно относились к его назначению.
Соколов согласился.
— Надо только предупредить Дробота, — сказал он, — чтобы постарался выяснить, не осталось ли у Бастерта хвостов на заводе.
— Сейчас людей Бастерта трудно распознать, они надолго притихли, — ответил полковник. — Впрочем, так или иначе, а мы до них доберёмся. Жаль, что полицейские погорячились: не следовало в него стрелять. А вообще — молодцы!
И оба невольно посмотрели в окно, на улицу, где с полосатым жезлом в руке стоял регулировщик. Соколов припомнил, что как-то разговорился с ним. Бывший солдат, а ныне полицейский, он три года провёл в плену в Советском Союзе и лишь недавно вернулся на родину.
Известия о событиях на «Мерседесе» широко распространились по округе. Вскоре на завод стали заглядывать крестьяне. В обеденный перерыв они приходили в цехи, знакомились с рабочими, интересовались дошедшими до них слухами о вредительстве. Главными героями этих бесед были Грингель и Дидермайер. О том, как был убит Бастерт и пойман на месте преступления толстый Мюллер, сообщалось чуть ли не в обязательном порядке каждому гостю. А Дидермайер собрал в скляночку остатки наждака, который Мюллер не успел высыпать в коробку скоростей, и всем эту скляночку показывал.
Крестьяне внимательно слушали Дидермайера и, в свою очередь, рассказывали о борьбе против помещичьих прихвостней.
Однажды появился на заводе и Лешнер, он хотел справиться о своих машинах. Эрих долго рассматривал график работ и, удостоверившись, что его заказ скоро будет выполнен, поехал обратно.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
Лешнер услышал, ритмическое тарахтенье мотора, когда он вместе с Брумбахом и Шильдом обходил господские гаражи. Они выбирали помещение для механической мастерской и кузницы. Ещё с утра Лешнер отправил в Дорнау, на «Мерседес», тракториста Пауля Цвейга, который прежде тоже работал у господина Зандера.
Сейчас Пауль Цвейг возвращался в родной Гротдорф уже не на господском, а на общественном тракторе. По обе стороны шоссе стояли созревшие хлеба. Но как ни ликовало сердце Пауля, истосковавшегося по любимой машине, а он всё же обратил внимание на то, что многие участки так и остались незасеянными и сейчас там паслись крупные пятнистые коровы. Почти все эти поля принадлежали самым зажиточным фермерам. Цвейг задумался над этой непонятной штукой, но решить, в чём тут дело, не успел: из деревни навстречу ему уже спешили люди.
Лешнер подошёл первым и приказал Паулю остановиться. Потом он уселся с ним рядом и торжественно въехал в деревню. Эрих прислушивался к работе мотора, поднимал капот и рассматривал трактор с таким видом, будто был настоящим знатоком машин. Наконец, он осведомился у Пауля о качестве ремонта. Цвейг пожаловался, что не всё сделано так, как ему хотелось бы, но в общем ничего, машина будет работать.
Вокруг них собралась толпа. Люди с трудом могли поверить в подобное перевоплощение трактора. Давно ли он валялся здесь на господском дворе, без колёс, с поломанным мотором, а сейчас благодаря стараниям комитета снова забилось его стальное сердце!
— Скоро прибудет и второй, — сообщил Лешнер. — Теперь-то уж мы управимся с уборкой.
— Благо убирать почти нечего, — иронически заметил Вальтер Шильд.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Брумбах. — Урожай в этом году хороший.
— Урожай-то хороший, — не унимался Шильд, — а соберём пустяки. Ведь в нашей общине засеяно меньше довоенного.
— А тебя не касается, засеял я свою землю или нет! — неожиданно закричал Брумбах. — Земля моя, что хочу, то и делаю. Хочу, сею, хочу, под паром оставляю, а захочу, в футбол на ней буду играть! Я хозяин!
— А я тебе ничего об этом не говорил, — пожал плечами Шильд. — Ты сам начал кричать. Делай со своей землёй, что хочешь, и не дери глотку попусту. Мне уже надоело тебя слушать.
Этот короткий разговор запомнился Лешнеру. Шильд, по существу, выразил его мысли. Действительно, что происходит? Те, кто получил наделы по реформе, засеяли всю землю, а те, у кого и раньше земли хватало, засеяли по нескольку гектаров и на том успокоились. У того же Брумбаха по крайней мере три четверти земли осталось под паром!
Брумбах догадался, о чём думает Лешнер. Он подошёл к машине, посмотрел на радиатор с надписью «Бульдог» и, издевательски усмехаясь, сказал:
— Вот теперь, когда у нас трактор завёлся, и мне можно побольше сеять.
Лешнера взорвало. Что же это? Выходит, машины ремонтировали для Брумбаха? Выходит, комитет взаимопомощи будет работать на него? Нет, этому не бывать!
— Тракторы сначала обработают поля у тех, кто впервые засеял свою землю, — стараясь не горячиться, сказал Лешнер.
— Ах, вот как! — удивился Брумбах. — Значит, наш господин председатель комитета хорошо позаботился о себе? Я так и думал.
— Моё поле будет убрано последним, — едва сдерживая гнев, отрезал Лешнер.
— Посмотрим, посмотрим, — покачал головой Брумбах. — А я всё-таки думаю, что трактор будет работать на тех, кто сможет его оплатить.
Да, вот это была проблема! Надо где-то доставать средства на горючее, на оплату трактористов… Ведь у крестьян денег нет; чего доброго, и вправду тракторами завладеют такие, как Брумбах. В этой связи возникало ещё множество других, и, казалось, неразрешимых проблем. Эрих решил сходить в город и посоветоваться с кем-нибудь из партийных руководителей района, лучше всего с Максом Дальговым, если удастся.
Он приказал запереть трактор в гараж, где машина и раньше стояла у помещика, а сам тут же направился в Дорнау. Неторопливо, как человек, уполномоченный решать нешуточные дела, Лешнер шагал по шоссе. Оценивающим, взыскательным взглядом он окидывал созревшие хлеба, уже готовые к жатве, и с досадой посматривал на большие пустыри, резко выделявшиеся своей заброшенностью. Пожалуй, эти-то пустыри особенно привлекали внимание Лешнера. А может быть, Брумбах и прав: это ведь его земля, и никто не имеет права ему указывать, сколько сеять — больше или меньше. А может быть, он хочет дать земле отдых, чтобы она потом лучше родила?
Нет, тут что-то не так. Ведь сейчас кругом такая нужда в хлебе, и Брумбах мог бы не мало заработать, если бы засеял все свои поля. Тем более, что инвентарь и тягло у него есть. Лешнер ничего не понимал. Здесь таилось какое-то противоречие. Или просто обман…
Так он дошёл до своего поля, остановился и несколько минут смотрел, как ходят под ветром колосья яровой пшеницы. Осенью он не успел запахать под озимые. Но уж в этом году обязательно управится. Теперь вообще будет легче. Что ни говори, а два трактора — большая помощь.