Джен проклинала мгновение, когда не сумела сдержать себя, дала волю этому безумному порыву. Неужели она никогда не научится владеть собой? Поздно… Поздно думать об этом.
— Что теперь будет со мной, — простонала Джен, — что вы со мной сделали? Я ведь кричала вам остановитесь…
— Молчите, Джен, — сухо сказала Мария Стоянова, — оставайтесь хотя бы в наших глазах героиней.
— Да, вам легко это говорить, а я жить хочу. Понимаете — жить…
— А я думала, Джен, что у тебя настоящая, смелая душа.
Эти слова Гильда Иенсен произнесла с глубокой грустью, с искренним сожалением. Но Джен не обратила внимания на её тон.
— Мне всё равно, что вы обо мне думаете. Господи боже мой, что теперь будет… Что теперь будет…
И она склонилась над трупом Мари-Клэр, как бы пытаясь уловить в остекляневших глазах хоть искорку жизни, как надежду на спасение.
Среди тишины и неподвижности, воцарившихся на плацу, медленно поднялась Таня Егорова. Все взоры обратились к ней.
А она постояла несколько секунд, внимательно вглядываясь в лицо Марийки, словно старалась запомнить его на всю жизнь, затем медленно, как идут на смерть, подошла к Джен и тихо коснулась её плеча.
— Встань, вытри слёзы и не устраивай здесь истерик, — сказала Таня. — Ты показала, что у тебя есть настоящая душа. Гордись же этим и не позорь себя. Иди.
Ещё не понимая, что задумала Таня, но покоряясь её спокойному, властному голосу, Джен поднялась и, покачиваясь, отошла к стенке барака, где короткая тень создавала ощущение прохлады. А Таня опустилась на землю возле Мари-Клэр и тихо, но твёрдо сказала, обращаясь к женщинам:
— Пусть сейчас же кто-нибудь пойдёт к Крамеру и доложит ему, что я убила Мари-Клэр.
В первое мгновение женщины оцепенели. Может, это только послышалось им? Может, начинаются галлюцинации?
— Ты с ума сошла, Таня! — воскликнула Гильда.
— Ведь это верная смерть, — задумчиво сказала Зося.
Жанна Роже всплеснула руками:
— Опомнись, Таня! Я пойду к Крамеру, я буду просить его… Не делай этого.
— А что вы скажете, мама? — неожиданно обратилась Таня к Марии Стояновой.
Женщина ответила не сразу. Видимо, не легко было Марии произнести свои слова.
— Ты поступаешь правильно, Таня, — сказала она. — Если не ты, то я сделаю это…
Жанна вскинула голову и гневно посмотрела на Марию Стоянову.
— Вы посылаете её на смерть. Как вы смеете? Пусть Джен остаётся здесь. Я всё расскажу Крамеру.
— Ты ничего не расскажешь Крамеру, — перебила её Таня. — Иди сейчас же и доложи так, чтоб тебе поверили. Иди, Жанна…
— Жанна, стой! — крикнула Джен. — Стой!.. Нет, иди… Стой!
— Довольно истерик, Джен. Ты, Жанна, напрасно теряешь время. Через пять минут будет поздно. Иди.
Жанна бросилась к Тане, крепко обняла её и поцеловала в губы. Потом побежала к бараку, где помещалась канцелярия. Но, не добежав до него, резко свернула в сторону, и упала, забившись в рыданиях.
Джен, вырвавшись из оцепенения, поняла, наконец, что произошло, и кинулась к Тане:
— Таня, как мне благодарить тебя?
— Благодарить? Я это делаю не только для тебя. Но разве ты не поступила бы так же, будучи на моём месте?
— Да, клянусь богом, да!
Слова Джен прозвучали искренне, страстно, и женщины поверили ей. Поверила и Таня.
— Вот видишь, — просто сказала она. — Это закон великой дружбы, скреплённой кровью. В этот закон я верю. А теперь попрощаемся, и ты уйдёшь за барак. Капитан не должен тебя видеть.
Но Джен не успела даже поцеловать Таню. На плац, как ураган, влетел капитан Крамер.
— Мари-Клэр, — закричал он издали, — что здесь у вас…
Он оборвал фразу, увидев труп Мари-Клэр и Таню возле него. Он сразу, без всяких докладов, понял, что здесь произошло.
— Ты осмелилась… ты осмелилась… — повторял он, медленно подходя к Тане. — Кто это сделал? Кто убил Мари-Клэр?
В наступившей тишине, как тяжёлый удар, прозвучало:
— Я.
— А… так! — закричал Крамер и со всей силой ударил Таню сапогом.
Девушка свернулась клубком, инстинктивно закрывая голову руками. Крамер потянулся к пистолету, но вдруг передумал.
— Нет, — сказал он и отнял руку от кобуры, — так просто ты не умрёшь. За тобой побег, за тобой убийство, а одной десятой твоих поступков достаточно, чтобы пройти всю дорогу к смерти от начала до самого конца. Ты узнаешь, какая это дорога. Я её покажу тебе… Взять! — приказал он солдатам, стоявшим за его спиной.
— К вам вести, господин капитан? — спросил солдат.
— Нет, прямо в кузницу. И затопить печь. Я приду через пять минут.
Солдаты схватили Таню и поставили на ноги.
— Прощайте, подруги, — тихо сказала она, глядя на скамью, где лежала Марийка.
Капитан Крамер заметил её взгляд.
— А эта почему лежит?
— Она умерла, господин капитан, — ответила Стоянова.
— Убрать всю эту падаль, — скомандовал капитан, не проявляя особого уважения к трупу Мари-Клэр. — Разговоры запрещаю. За каждое слово — сутки карцера. Всё.
Он повернулся на каблуках и пошёл к выходу.
Когда его фигура скрылась за бараком, напряжение упало. Ещё не все верили в то, что страшная гроза миновала, но в сердцах уже затеплилась надежда. Женщины спешили отойти подальше от трупа Мари-Клэр. Они собирались в узком пространстве между бараками и проволочным заграждением.
Здесь, на горячем белом песке, Мария Стоянова неожиданно для всех опустилась на колени, заломив руки в горячей молитве.
— Господи, — молилась она, — укрепи её силы, чтобы она до конца выдержала это последнее испытание…
— Да, — сказала Зося, как бы продолжая мысль Марии, — теперь господин капитан постарается.
— Я уже пять лет в лагерях, — прошептала Гильда, — я уже всё видела. Но когда он приказывает затопить печку, даже я боюсь.
— Бедная Таня, — тихо плакала Жанна.
— Думайте о ней, думайте, — снова прозвучал голос Марии. — Она ушла от нас, чтобы жизнью своей спасти наши жизни.
— Это невыносимо, — воскликнула Джен Кросби. — Я не выдержу, я пойду к Крамеру и всё расскажу ему. Он отпустит Таню…
— Вы никуда не пойдёте, Джен, — сказала Мария, поднимаясь с колен.
— Но я не могу иначе. Её лицо, её взгляд будут преследовать меня до конца моих дней.
— Никто из нас её не забудет, — она спасла всех, — сказала Гильда.
— Да, я не пойду, — сказала Джен, переходя, как всегда, от крайнего возбуждения к полному равнодушию. — Лучше умереть, чем видеть её последний взгляд.
И опять тишина и неподвижность над Дюбуа-Каре, над жёлтыми песками, над длинными бараками-тюрьмами. Только над одним строением поднимался чуть заметный в знойном воздухе дымок, и пленницы отворачивались, увидев его, и молились, и проклинали бога в полном бессилии помочь подруге.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Совсем низко, почти над самыми крышами бараков, пролетели два самолёта, два мощных «спитфайера» с красиво вырезанными крыльями. Они сделали круг над лагерем, резко взмыли вверх и исчезли с синеве неба так же неожиданно, как и появились. Гул моторов затих, но вскоре возник снова, постепенно переходов тревожный, угрожающий вой сирены.
Где-то за бараками, в поле или у главного входа в лагерь, раздались выстрелы. Стрельба усиливалась, приближаясь. Слышны были разрывы гранат и крики.
Женщины ничего не понимали. Но, видимо, происходило что-то важное, если охрана взялась за гранаты. Может, опять кто-то попытался бежать? Или комендант решил уничтожить сразу всех заключённых?..
Из-за барака на плац, размахивая пистолетом, выбежал Крамер. Лицо капитана было неузнаваемо, оно осунулось и стало серым от страха.
— Подлецы! Трусы! Мерзавцы! Всех расстреляю! — кричал он, перебегая плац.
Едва Крамер скрылся за воротами, как на плац вышел молодой английский лейтенант, а за ним, обгоняя своего командира, выбежало несколько английских солдат с автоматами в руках и значками десантников на рукавах.