— Вы ошибаетесь, — улыбаясь, сказала Таня. — Я не Джен.
Гибсон посмотрел на Таню, как бы вспоминая, и сказал:
— Вполне возможно. У меня очень плохая память на девичьи лица. Они мне все кажутся одинаковыми. Как поживаете, мисс…
— Меня зовут Таня Егорова.
— Как вы сказали?
— Таня Егорова.
Гибсон растерянно оглянулся. Джен пришла ему на выручку.
— Мы с Таней, мистер Гибсон, — сказала она, явно любуясь растерянностью гостя, — недавно вернулись из концентрационного лагеря во Франции. Она спасла мне жизнь. Она русская.
— Русская! — восторженно воскликнул Гибсон. — Это прекрасно! Но вы совершенно свободно говорите по-английски.
— Да, я училась до войны, — сдержанно ответила Таня.
— Прекрасно, — не переставал восторгаться Сэм Гибсон. — Я очень рад видеть вас здесь, в Англии. Нельзя не гордиться русским народом. Подвиг Советского Союза неоценим. В Америке и сейчас каждый паренёк помнит о Сталинграде, а ведь именно в Америке сенсации возникают и исчезают быстрее, чем в других странах. Чудо на Волге, совершённое вашими дивизиями, неповторимо.
Миссис Кросби слушала с крайним удивлением. Это говорит Сэм Гибсон! Нет, она отказывается понимать.
— О господи, — вздохнула она, — наверное, скоро весь мир перейдёт на сторону большевиков.
Сэм Гибсон порывисто повернулся в сторону хозяйки и с интересом посмотрел на неё.
— Не говорите так, миссис Кросби, — весело сказал он, — это несправедливо, в первую очередь, по отношению к нам с вами. Мы с вами на их сторону не перейдём.
— Надеюсь, — сухо сказала миссис Энн.
— Между тем, надо вполне откровенно и честно признать: с большевиками можно делать дела. Они платят абсолютно точно, что сейчас не так часто бывает. Именно этим они выгодно отличаются от других наций мира.
Сугубо коммерческий подход Гибсона к такому серьёзному вопросу возмутил миссис Кросби. Она решила, что должна возразить гостю, хотя это и не совсем вежливо. С деланным спокойствием, растягивая слова, она сказала:
— Нельзя из-за ваших коммерческих дел забывать о подвиге Англии в этой войне. Наши солдаты вторглись в Европу. Именно они нанесли решающий удар.
— Нельзя также забывать, — неожиданно резко сказала Таня, — что и без этого решающего удара мы безусловно дошли бы до Атлантики. От Сталинграда до Днестра столько же, сколько от Днестра до Парижа.
В гостиной стало тихо. Энн Кросби с горечью посмотрела на Таню: видимо, весь предыдущий разговор с девушкой был напрасен, она не сделала из него никаких выводов.
А Гибсону слова Тани, видимо, понравились. Он весело рассмеялся, нарушая напряжённую тишину гостиной.
— Браво, моя девочка, — сквозь смех говорил он, — браво! Волчонок показывает зубки. Прекрасно! Я в восторге от первой русской девушки, которую увидел.
— Восторг по принципу одинакового воспитания, — тихо заметила миссис Кросби, глядя в сад.
Но Таня услышала это ядовитое замечание.
— Примите слова миссис Кросби как комплимент, мистер Гибсон, — сказала она серьёзно. — А если уж говорить о решающем ударе, то мне кажется, что, начиная его, переправляясь через Ла-Манш, союзники думали не только о победе над немцами…
Гибсон насторожился.
— Что именно вы хотите сказать? — спросил он.
— Ничего особенного. — Таня вдруг решила прекратить разговор. — Простите меня, я плохо разбираюсь в политических вопросах. И замечания миссис Кросби вполне уместны, — я всегда разрешаю себе говорить больше, чем полагается. Очень прошу извинить меня.
Джен видела, что слова Тани не прекратят спора и не ослабят его остроту. Она решила вмешаться.
— О боже мой, — простонала она, сжимая виски длинными красивыми пальцами, — как мне надоели все эти умные разговоры! Я хочу, чтобы скорее закончилась война и вернулся Ральф, я хочу, чтобы мы отпраздновали нашу свадьбу и чтобы у нас был свой дом и свои дети. И в этом доме я раз и навсегда запрещу говорить о политике. У меня от неё голова раскалывается.
— Моя хорошая, — радуясь случаю прервать неприятный разговор, сказал дочери Артур Кросби, — тебе уже совсем недолго осталось ждать.
Гибсон и миссис Кросби не откликнулись на взволнованные слова Джен. Миссис Энн всё ещё смотрела в сад, а Гибсон внимательно и бесцеремонно, как это умеют только американцы, разглядывал Таню. Он тоже понимал, что продолжать разговор неудобно, и, обращаясь к хозяйке, сказал:
— Прошу прощения, миссис Энн, мне крайне необходимо поговорить с мистером Кросби о делах. Вы ничего не будете иметь против, если мы пройдём в кабинет?
Миссис Энн едва заметно кивнула головой, прекрасно понимая, что Сэм Гибсон не собирается ждать её разрешения. Американец многозначительно посмотрел на мистера Кросби и уверенно направился к кабинету. Мистер Кросби двинулся за ним.
На сердце у Артура Кросби было неспокойно. Он хорошо знал, что Сэм Гибсон не приезжает зря. Только очень важные дела могли привести его в Европу. Не иначе, как речь пойдёт о заводах, расположенных в Германии. Они были единственной собственностью Кросби и лишь частицей капитала Гибсона.
Входя вслед за Гибсоном в кабинет, Кросби волновался, приготовившись выслушать самые неожиданные вещи. Но Сэм Гибсон не сразу начал говорить о делах.
— Недурная девочка, Артур, — сказал он, плотно прикрывая дверь. — Немного горячая и несдержанная на язык, но очень умненькая. И в политике, как я погляжу, совсем неплохо разбирается. Здесь вы её, чего доброго, засушите на ваших английских хлебах. Ей бы в Америке жить, вот где бы она развернулась. В ней чувствуется энергия, злость. Говорит: «не только о немцах думали». Конечно, большевики на Ла-Манше в сто раз страшнее немцев. Глядя на неё, я начинаю немного понимать русских. Трудновато нам с ним придётся.
— Да? — не проявляя особого интереса, сказал Кросби. — Вполне возможно. С этой точки зрения я к ней не присматривался. — И, выдавая своё беспокойство, спросил: — Какие же дела привели вас сюда, Гибсон? Вы меня очень взволновали, даже больше — испугали.
— Я скажу вам всё, Кросби, — медленно, как бы оттягивая главное сообщение, произнёс Гибсон, — но вы должны обещать мне выслушать всё до конца и не падать в обморок. Вы готовы?
— Готов, — не совсем твёрдо ответил Кросби.
— Слушайте меня внимательно: без вашего согласия я истратил двести тысяч долларов.
Кросби почувствовал, как пол закачался у него под ногами. Подобного известия он не ждал. Видимо, Гибсон не понимает всей критичности их положения, если даже теперь может вести себя так легкомысленно!
— Что? — переспросил Кросби. — Растратили двести тысяч?
— Я не растратил, а истратил.
— Это всё равно, — воскликнул Кросби. — После наших потерь, после того, как заводы Германии перестали давать и ещё долго не будут давать прибыли? Вы понимаете, что вы натворили? Вы вырвали у меня изо рта последний кусок!
Гибсон улыбался.
— Спокойнее, Кросби, — сказал он. — Видимо, бомбёжки и в самом деле лишили англичан их знаменитого спокойствия. Не надо патетических восклицаний, громких деклараций и вульгарной помпы. Выслушайте меня.
У мистера Кросби возникло ощущение непоправимой утраты.
— Двести тысяч, — в отчаянии повторял он. — Подумать только: двести тысяч! И это тогда, когда всё идёт вверх тормашками и никто не знает, каким будет завтрашний день!
— Замолчите вы или нет? — сердито закричал Гибсон.
— Не замолчу, — вспыхнул Кросби. — Без моего согласия вы не имели права тратить наши последние деньги.
— Ну, если так, то вы не узнаете, куда я их дел.
Кросби испугался. В самом деле, надо прежде всего узнать, куда делись эти тысячи.
— Нет, нет, продолжайте, — покорно сказал он. — Я вас внимательно слушаю.
Сэм Гибсон довольно улыбнулся и уселся в кресло у письменного стола.
— Мы с вами сейчас почти нищие, Кросби. Но как только кончится война, мы опять крепко встанем на ноги. Однако это возможно только при одном условии: если наши заводы на Рейне сохранятся, если их не разрушит наша доблестная англо-американская авиация. Вы поняли мою мысль?