Люба даже зарделась от такой похвалы.
Когда она садилась в машину, Ваня пристально рассматривал Любу, а потом заявил:
— Я так и думал, товарищ капитан?
— Что вы думали?
— Что у вас должна быть правильная жена, — ответил он, включая скорость.
Люба улыбнулась, счастливая и немного встревоженная новизной впечатлений.
Всё ей было интересно. Ведь о Берлине ещё так недавно она лишь читала в газетах. И вот теперь этот город вставал перед ней во всём своём мрачном обличье.
По маленьким уличкам, осторожно пробираясь между не засыпанными ещё воронками, они проехали на Франк-фуртераллее. Перед Любой нескончаемой чередой тянулись развалины. На протяжении нескольких километров этой длиннейшей улицы почти все дома были разрушены. Накренившиеся стены упирались в небо, как гигантские изломанные бивни. Вон там, точно ножом, отрезана часть дома, и обнажились чьи-то жилища, напоминая причудливую театральную декорацию.
Франкфуртераллее, прежде широкая оживлённая улица, теперь в некоторых местах была совершенно непроезжей. Асфальт изогнулся, будто поднятый неведомой подземной силой. Стены нависли над тротуарами, грозя каждую минуту рухнуть, о чём предостерегали пешеходов большие надписи.
Обогнув какие-то пустынные кварталы, машина выехала на Александерплац, где некогда был центр Берлина. Высокие десятиэтажные здания и здесь рассказывали о последних боях. Наверху одного такого дома чудом уцелела большая вывеска: «Ионас. Готовое платье». А под вывеской на несколько этажей зияющая пустота. И со всех сторон смотрят чёрные глазницы — обожжённые пустые проёмы окон.
Они ехали быстро, и Любе не удавалось рассмотреть людей. На Александерплац их было довольно много, и казалось, что все они ничего не делают, так только, прохаживаются по тротуару.
Машина нырнула под виадук, проехала по тесной Кенигштрассе, и за стеклом мелькнула узенькая полоска реки, заключённой в тяжёлые бетонные плиты.
— Шпрее… — сказал Соколов.
— Такая узенькая речушка? — недоумевающе спросила Люба.
Соколов улыбнулся и кивнул в ответ. Они уже подъезжали к дворцу Вильгельма. Груда мешков с песком, досок и каких-то обломков возвышалась на площади.
— Под этими мешками спрятан фонтан — знаменитая статуя Нептуна. Это они от бомбёжек укрыли… А вот здесь остановитесь на минуточку, — сказал капитан, обращаясь к Ване, когда перед ними возник памятник Вильгельму.
У подножия памятника рычали четыре разъярённых льва. Пасти их были обращены на все четыре стороны света. Самый яростный лев с мощными клыками и вьющейся гривой смотрел на восток. Над этим зверинцем на тяжеловесном постаменте возвышалась фигура всадника в прусской каске. Осколок отбил у коня переднюю поднятую ногу, и сейчас она покачивалась в воздухе, повиснув на тонкой полоске железа. Всё это обрамлённое полукружием высокой колоннады сооружение, пышно украшенное чугунными знамёнами, пушками и всяким средневековым реквизитом, показалось Любе нелепым.
— До чего же безвкусно! — заметила она.
— Это пугало может иметь смысл только как памятник прусской военщине, её жадности и её бессилию, — отозвался Соколов.
Они проехали дальше, мимо огромных мрачных зданий — собора и цейхгауза, — потом пересекли канал и оказались на знаменитой Унтер ден Линден.
Люба ожидала увидеть здесь большие красивые липы, но вместо них по обеим сторонам росли лишь чахлые деревца, и оттого улица казалась удивительно голой. Разрушений тут было не меньше, чем в других районах, но выглядели они ещё более тоскливо.
— Где же всё-таки липы? — спросила Люба.
Соколов улыбнулся:
— Это прихоть Гитлера, одно из его сумасбродств. Он приказал старые деревья выкорчевать и посадить новые в указанном им самим порядке. Они, видишь ли, должны были символизировать его долголетие…
Бранденбургские ворота, знакомые по кинохронике, неожиданно возникли перед Любой. Но она только мельком взглянула на них, узнала несущихся во весь опор коней и посмотрела направо, на здание рейхстага.
Сколько устремлений было связано у наших воинов с этим зданием!
Люба тщетно искала глазами красное полотнище, реющее над куполом рейхстага, и в конце концов вопросительно посмотрела на мужа.
— Знамя уже давно сняли, — сказал капитан. — Оно теперь в Москве, в Музее Красной Армии. Сейчас это территория английского сектора. Не очень-то они любят красные знамёна!
Рейхстаг остался позади. Слева замелькали маленькие фигурки надутых полководцев, выстроенных на Зигесаллее. Высокая колонна в честь победы над французами в 1871 году возвышалась посреди широкой ленты асфальта.