Флоренский отличался политическим консерватизмом, "повиновением всякой власти". В основе его убеждений лежал принцип принятия данности, сознания ее необходимости - будь то политическая жизнь страны или его личная судьба. Это в полной мере отразилось в его лагерном трактате. Идеал Флоренского - средневековый тип миросозерцания и соответствующий ему иерархический тип власти (монархии). Он был противником всякой демократической системы, и на этом основании даже деспотический режим большевиков представлялся ему имеющим некоторую ценность, так как он "отучает массы от демократического образа мышления, от партийных, парламентарных и подобных предрассудков". Задача государства, по мнению Флоренского, состоит не в том, чтобы возвестить формальное равенство всех граждан, а в том, чтобы определить каждому гражданину сферу его "полезной деятельности". Эта сфера никоим образом не должна касаться политики, которая столь же недоступна массам, как "медицина
165
или математика". Политика - дело избранных, и прежде всего одного лица, монарха. Для Флоренского фигура монарха имела сакральное значение: "...самодержавие царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из внерелигиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу". Монарх действует на основании "интуиции", он занят не выяснением того, "что уже есть", а "прозрением" в то, "чего еще нет". Это лицо "пророческого склада", "ему нет необходимости быть ни гениально умным, ни нравственно возвышаться над всеми"; для него достаточно осознавать свое право творить новый строй. Это право - сила гения, оно "одно только нечеловеческого происхождения, и потому заслуживает названия божественного". Роль монархической власти особенно возрастает в переломные моменты истории, о чем свидетельствует трансформация большинства политических систем XX столетия в сторону единоличного правления. Примерами могут служить Муссолини и Гитлер. Вероятно, в этом же ряду подразумевался и Сталин; во всяком случае, Флоренский, рассуждая о попытках "человечества породить героя", недвусмысленно намекал: "Будущий строй нашей страны ждет того, кто, обладая интуицией и волей, не побоялся бы открыто порвать с путами представительства, партийности, избирательных прав и прочего и отдался бы влекущей его цели".
Государственный строй СССР представлялся Флоренскому сугубо авторитарным2. Политика отделялась от всех других областей общественной жизни и строилась на основе предельной централизации. Все остальное должно было быть "децентрализуемо, но опять на начале систематически проведенного единоначалия, а не в духе демократическом". Отношение центра к автономным республикам предполагало проведение двоякого рода тенденций: с одной стороны, самой широкой "индивидуализации" отдельных республик во всем, что непосредственно не затрагивало целостности государства, а с другой - безусловной "унификации", подчинения всех основных политических программ центру, верховной власти. Автономные республики избавлялись от "сепаратистских стремлений и неясной мечты о самостоятельности". Каждая из них обретала собственное "предназначение", с учетом особенностей и специфики своего исторического развития. Не оставалось места для уравнительного единообразия: скажем, "от евреев можно получить нечто большее, чем колхозы". В целях укрепления политической централизации предусматривалось сохранение общегосударственного языка, каковым признавался "русский литературный язык". По мнению Флоренского, он не совпадал с "разговорным языком великорусских масс". Даже "специфическим" русским шрифтом, на его взгляд, являлся не "гражданский", а "церковнославянский". Желая
166
четче отличить общегосударственный русский язык от "великорусского диалекта", он предлагал все названия железнодорожных станций в РСФСР писать не только гражданским, но и церковнославянским шрифтом.
На основе подобных преобразований СССР должен был трансформироваться в "самозамкнутое" государство. В нем получал реализацию "принципиальный запрет каких бы то ни было партий и организаций политического характера". Флоренский считал, что оппозиционные партии только тормозят деятельность государства; партии же, изъявляющие "особо нарочитую преданность", попросту излишни, ибо развращают власть, разлагают политическую систему. Зато всячески поощрялись организации бытовые, религиозные, научные, культурно-просветительные; они придавали разнообразие общественной жизни, усиливали воспитательное значение культуры. Однако и здесь требовался "политический надзор", дабы не нарушалась "демаркационная линия", разделяющая политику от культуры.