Среди причин, попустительствующих нигилизму, Катков называл прежде всего слабость власти. "Что требуется в настоящее время?", - спрашивал он и отвечал: "Более всего требуется, чтобы показала себя государственная власть России во всей своей силе, ничем не смущенная, не расстроенная, вполне в себе уверенная". В этом его особенно убеждала мартовская трагедия. Цареубийство обострило вопрос о самодержавии. В обществе стали распространяться конституционные, парламентарные идеи. Катков реагировал решительно: "Не парламентаризму ли должны мы завидовать, этой пошлой доктрине, везде
120
потерявшей кредит, которая может быть годна только как средство постепенного ослабления власти и перемещения ее из рук в другие". Его идеалом неизменно оставалось самодержавие, которое он ставил выше конституционного парламентаризма. "Государство не устанавливается, пока не прекращается всякое многовластие". Прогресс политического развития, в понимании Каткова, заключался в "собирании" власти, т.е. утверждении самодержавия. Русскому народу не подходит конституционный строй не в силу его политической отсталости, а по причине превосходства его типа развития по сравнению с Западом. Самодержавие неотделимо от национальной почвы, истории и будущего России.
В то же время Катков не закрывал глаза на то, что русское самодержавие не просто с каждым днем становится слабее и теряет авторитет, но и уступает инициативу правительству. Обращаясь к Александру III, он писал: "Россия имеет две политики, идущие врозь - одну царскую, другую министерскую". Сохранение подобной ситуации "может сообщить фальшивое и опасное направление нашему прогрессу". Во-первых, этим подрывается идея централизации: общество приучается иметь дело с правительством, которое заслоняет собой народ с его нуждами от монарха. Во-вторых, "независимое" правительство демонстрирует "непослушание" верховной власти, что само по себе служит пагубным примером для подданных и способно лишь "просто-напросто революционизировать насильно страну"2. Идеолог самодержавия ратовал за "оздоровление" власти, т.е. полное превращение правительства в простой административный придаток монархической системы. "Надо, чтобы страна знала, - аргументировал публицист, - под каким солнцем она живет, какое начало управляет ее судьбами, куда она должна смотреть и в каком направлении предстоит ей строиться далее".
Важнейшим звеном укрепления верховной власти должно явиться земское управление. Через земства, по мнению Каткова, "верховная власть может войти в более тесную связь с народом", объединить под своим скипетром "здоровые силы" общества. Земства должны возглавить представительство "положительных интересов", иначе говоря, "местных организованных элементов": крупных землевладельцев, поместных дворян и других привилегированных групп населения. Их основой мыслились "нынешние дворянские собрания". В газете Каткова проводилось требование "ослабить в составе земских учреждений представительство темных масс", т.е. крестьян - ведь их нужды и без того известны и "никто, как дворянство, не сможет так последовательно их защищать". От "дарования" дворянскому сословию "политических прав" Катков ожидал не только затухания интеллигентской
121
"крамолы" , но и укрепления российской государственности, ее монархического начала.
б) Последовательным консерватором, близко опекавшим катковский лагерь, был К.П. Победоносцев (1827-1907). Духовный наставник двух последних российских императоров, обер-прокурор Святейшего Синода, он в некотором роде стал общим символом политической реакции и застоя, что запечатлелось в блоковских строках:
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совинные крыла...
Победоносцеву выпало первому после убийства Александра II формулировать идеологическую программу нового царствования. В своей печально знаменитой речи, произнесенной в марте 1881 г. на совещании выскопоставленных сановников, проходившем под председательством Александра III, он, в частности говорил: "В России хотят ввести конституцию... А что такое конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конституции, там существующие, есть орудия всякой неправды, источник всяких интриг". Он относил конституционные учреждения к разряду "ужасных говорилен" - наряду с земствами, судами ("говорильней адвокатов") и свободой печати, в которых произносятся "растлевающие речи", расшатывающие устои самодержавия. Победоносцев призывал "каяться". "Нужно действовать", - такими словами под одобрительные реплики императора закончил свою речь обер-прокурор3.