Все же он верил (хотел верить!), что "современная смута, подобно смуте XVII в., завершится полной реставрацией монархии". Он так и не преодолел до конца чисто мечтательного отношения к действительности, которое столь резко осуждал в русской радикальной интеллигенции. Весь его монархизм выбродился на народнической закваске - не в контексте действительных реалий, а вопреки им, по инстинкту, а не по разуму. Как прежде социализм, так теперь монархия сделалась для него отдаленным идеалом, духовно прозреваемой тенденцией, зиждившейся на "русском характере", "национальной психологии". "Русский, - заявлял Тихомиров, - по характеру своей души может быть только монархистом или анархистом". Однако, продолжал он, психология ведет его "ни к чему иному, как к монархии, по той причине, что он не способен честно и охотно подчиняться никакой другой власти, кроме единоличной...". Значит, "в России возможна только монархия".
125
Тихомиров с таким же успехом мог на основании "психологии" объявить русского прирожденным анархистом. Слишком очевиден был тупик, в который заводило его усердие по части восхваления и защиты разлагавшейся политической системы.
126
1 В своем отношении к революции Леонтьев был непреклонен. "Революция, ассимиляция, эгалитарно-либеральный прогресс, - писал он B.C. Соловьеву, - все это для меня только разные названия одного и того же процесса. Этот процесс, если он приостановится и не возбудит наконец крайностями своими глубочайшее себе противодействие, должен рано или поздно не только разрушить все ныне существующие ортодоксии, особые культуры и отдельные государства, - но, вероятно, даже уничтожит и само все-человечество на земле, предварительно сливши, смешавши его в более или менее однородную, более или менее однообразную единицу. В однообразии - смерть". Надо отдать должное умственной прямоте Леонтьева: он в равной степени "разрушительным и революционным" считал и "проповедь всеобщего христианства", хотя и оговаривал при этом, что такая проповедь заповедана самим Евангелием, дабы человечество помнило о приближении "конца" и "предсмертном смешении".
2 Сотрудник Каткова Н.А. Любимов в цикле статей под названием "Против течения. Беседы о революции" (1880) высказывался на этот счет еще определенней: "Не общественные настроения, как ни велико их значение, делают революцию и не в них главная опасность положения в переходные эпохи. Первенствующее значение имеет настроение правительства и его образ действий".
3 Победоносцев, подобно Каткову, многие новые явления в русской жизни связывал с "интригой" поляков. Говоря о конституционном ослеплении" quasi-государственных русских людей", он в письме Александру III от 11 марта 1883 г. писал: "Кому была бы от этого радость и победа, так это полякам, которые, несомненно, стоят, скрытые, в центре всякого так называемого конституционного движения в России. Тут было бы для них вольное поле деятельности, вольная игра - и гибель России".
114 :: 115 :: 116 :: 117 :: 118 :: 119 :: 120 :: 121 :: 122 :: 123 :: 124 :: 125 :: 126 :: Содержание
This page was saved using WebZIP 6.0.8.918 on 01/07/05 22:50:56.
Address: http://www.edulib.ru/storage.aspx/HTML/001/001/B2162/B2162Part19-126.html
Title: Курс истории русской философии. • Size: 3274
126 :: Содержание
ЛИТЕРАТУРА
а) Источники
Карамзин Н.М. Записки о древней и новой России // Ретроспективная и сравнительная политология. Публикации и исследования. Вып. 1. М., 1991.
Катков М.Н. О самодержавии и конституции. М., 1905.
Леонтьев К.Н. Византизм и славянство; Письма о восточных делах // Собр. соч. В 9-ти томах. М., 1912. Т. 5.
Победоносцев К.Д. Великая ложь нашего времени. М., 1993.
Тихомиров Л.А. Почему я перестал быть революционером. М., 1896.
Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб., 1992.
б) Исследования
Аггеев К.М. Христианство и отношение к благоустроению земной жизни. Опыт критического изучения и богословской оценки раскрытого К.Н. Леонтьевым понимания христианства. Киев, 1990.
Бердяев Н.А. Константин Леонтьев (Очерк из истории русской религиозной мысли) // Н.А. Бердяев о русской философии. В 2-х томах. Свердловск, 1991. Ч. 1.