Айви остолбенело уставилась на него, не сразу сообразив, что этот ненормальный имеет в виду. А когда до нее дошло…
Лицо Адама в свете лампад выглядело пугающе осунувшимся, под глазами залегли темные тени, которые делали его похожим на одну из жутких статуй в святилищах. Под взглядом напарницы он мгновенно сник и торопливо отполз подальше.
— Ну ты придумал, — Айви покачала головой. — Так и хочется тебе кровушку проверить. Безумие налицо.
— Почему безумие-то сразу, — буркнул Адам, пряча взгляд.
— Потому что — может, разве что нейрочуму я сочла бы достаточным оправданием для этого бреда, — спокойно ответила Айви. — Слушай внимательно, мышонок, и запоминай. Еще один такой намёк — и я достану свою пятую конечность, — она выразительно погладила рукоять кинжала в ножнах на поясе, — и твоя… проблемка отпадёт сама собой. В буквальном смысле, — и она многозначительно покосилась куда-то в область низа живота парня. — И… папашу на помощь можешь не звать. Не успеет он прибежать. Поверь. Не успеет.
— П-понял, — Адам снова судорожно сглотнул и суетливо отполз ещё дальше. — Ох, прости… Что это я вообще несу такое… Чёрт, — он то ли хмыкнул, то ли всхлипнул. — Спятил я, да? Это просто… Правда галлюцинации такие?
— Надеюсь, что они, — усмехнулась Айви, откидываясь на стену.
Адам еще немного повозился, улегся, прижавшись спиной к стене и подложив под голову рюкзак, и наконец-то затих.
Айви сидела неподвижно, вслушиваясь в гулкую тишину подземелья. Казалось, что по коридорам неслышно бродит голодное эхо, которое только и ждет малейшего звука, чтобы вцепиться в него и растрясти, размножить, разбросать по всем закоулкам, кавернам и бездонным колодцам.
Все-таки зря она не оглушила и не связала этого психа…
Вот куда он потащился один?..
— Слушай, — вдруг подал голос Адам. Рано обрадовалась — сопляк ещё не заснул… — Можно спросить?
— Смотря о чём, — устало вздохнула Айви.
— Ты о чём или о ком думаешь, когда вот так сидишь, смотришь в темноту и понимаешь, что мы все скоро умрём?
— Ну, вот прямо сейчас я сижу и жалею, что все-таки не треснула Пауля по башке и не связала, — призналась Айви. — А что?
— Да нет, не об этом я… А вот есть же кто-то, кого тебе в самом деле жалко больше никогда не увидеть? Или наоборот — что вот скоро ты умрёшь и встретишься с кем-то на том свете. Ну, такое поверье… У тебя есть… был парень? Муж? Да, может, и дети — ты же старше меня…
Айви медленно выдохнула.
— Я не хочу наносить тебе травмы, — сказала она ровным голосом, — ты пригодишься мне целым и здоровым. Поэтому я настоятельно рекомендую, — и, молниеносным движением вскочив на ноги и подлетев вплотную к парню, схватила его за куртку на груди, приподняла над полом и тряхнула так, что он ударился затылком о стену, — заткнуться и никогда, — она тряхнула его еще раз и закончила отрывисто, повышая интонации с каждым словом: — Не. Поднимать. Больше. Подобные. Темы, — отшвырнув парня, Айви развернулась и шагнула в темноту, шипя сквозь зубы от боли — время для таких рывков, конечно, ещё не пришло… Но уж очень сильно взбесил щенок своим бредом.
— Эй, ты куда? Прости, я больше не буду! — нагнал её испуганный голос. Айви только дёрнула плечом и вышла из святилища в коридор, со злостью топча хрустящие черепки на полу.
Отойдя шагов на тридцать — сюда свет лампад уже не проникал, и вокруг сомкнулась уже привычная смоляная тьма — Айви остановилась и шагнула в сторону, вытянув руку. Ладонь задела прикрывающее стену полотнище, от прикосновения рассыпавшееся в пыль. Остатки украшений в святилище, такие же пыльные и истлевшие, как и сами божества, которым здесь поклонялись…
Айви, скрестив ноги, уселась на пол и прислонилась к стене плечом и виском. Камни древней облицовки стен, любовно обтёсанные почти до зеркальной гладкости безвестными, умершими много веков назад строителями, приятно холодили вдруг запылавшую голову сквозь ткань капюшона.
«Парень… Муж. Дети».
«Да пошёл ты!»
Айви даже передёрнуло.
Что значит быть чьей-то женой?
«Ты не посмеешь! Ты моя жена! Я запрещаю тебе!».
Вот что это означает.
«Да, дорогой, не кричи так, разбудишь…».
«Во-от, сейчас ты о дочери вспомнила! А что с ней будет, если ты там сгинешь, ты подумала?.. Да что ты за мать? Посмотри на себя!..».
Грохот мебели, сдвоенные быстрые шаги.
«Отпусти, я поняла! Прости меня. Больше не буду заводить разговоры на эту тему».
«Надеюсь, ты мне не врешь».
«Да как я могу, дорогой…».
Да, она не врала. Больше она не заводила разговоров на эту тему. Просто однажды собралась и покинула дом. Ушла туда, куда её звали беспокойный ум и сердце. Ушла, оставив мужа и дочь — Айви, которую тогда еще звали Анной…
Отец, как мог, старался сгладить ситуацию для дочери. Говорил, что мама просто уехала в экспедицию и скоро вернётся, показывал какие-то сводки из Археологического университета о результатах исследований… Но Анна прекрасно понимала, что случилось на самом деле. Ночами беззвучно плакала, прощаясь с матерью — и училась ненавидеть отца.
«Не вставай между человеком и делом его жизни…»
И вот школа окончена, преподнесённый отцом сертификат на обучение в университете на юриста разорван и выброшен в окно.
Здравствуй, Археологическая академия.
Прощай, папочка.
Мать оставила немного денег в банке, поручив бабушке Люсии распоряжаться счётом до совершеннолетия Анны. Поэтому отцовские чеки и переводы отправлялись назад, а Анна жила в университетском кампусе скромно, но со спокойной совестью. Подрабатывала вечерами в баре мойщицей посуды, чтобы тратить как можно меньше маминых денег. Они должны были остаться на покупку снаряжения для экспедиций…
Бабушка в письмах иногда вскользь упоминала об отце. И Анне было этого достаточно. Жив — и ладно.
Две клятвы произнесла Анна в свой одиннадцатый день рождения — первый из череды грустных праздников вдвоём с отцом.
Первая: она станет археологом.
Вторая: она никогда не станет чьей-либо женой и тем более — матерью.
Осознание ужалило внезапно и больно, как оса, попавшая в складки одежды. Айви тихо заплакала.
Только сейчас она поняла, как это было глупо.
Она думала, что этой клятвой противодействует попыткам отца установить контроль над её жизнью. А что в итоге получилось?
Именно через это решение отец и контролировал её жизнь.
Она не стала врачом или учительницей, актрисой или водителем автобуса. Она стала археологом — только потому, что этого не хотел её отец. Только поэтому… Весь мир она променяла на глупую детскую месть. Месть непонятно кому и за что. Месть самой себе — за непонимание и страх.
И теперь эордианские лабиринты, которые должны были открыть ей тайны о ней самой, позволить свершить возмездие, примирить со своей жизнью — хотя бы и прямо перед смертью, станут просто её могилой. Пыльной, заброшенной могилой. Без имени, выбитого на камне. Без дат начала и окончания земного пути. Без слов скорби и памяти.
Сама виновата…
Айви плакала горько и искренне, как в детстве — в том раннем, настоящем детстве, которое закончилось для неё в возрасте одиннадцати лет. И сквозь слёзы звала единственного, кто мог бы её утешить и защитить:
— Папа. Папочка…
III. ПУСТОТА. 3.1
III. ПУСТОТА
And if you're taking a walk through the garden of life
What do you think you'd expect you would see?
Just like a mirror reflecting the moves of your life
And in the river reflections of me
Just for a second a glimpse of my father I see
And in a movement he beckons to me