Обойдя святилище, Айви не нашла здесь чего-то нового: те же статуи, покрывала, сосуды, свечи. Образцы собирать не стала и заторопилась назад, к Адаму, сообразив, что понятия не имеет, сколько она пробыла здесь — в некоем подобии транса, отдавая кровь.
Адам обнаружился на месте. Он дремал, привалившись к сложенным друг на друга рюкзакам. Лицо его оставалось суровым даже во сне. Айви тихонько уселась в нескольких шагах, решив не будить его, хотя и не прочь была бы достать из рюкзака конденсер и попить — всё-таки потеря крови ощущалась. Но Адам всё же проснулся, суетливо вытащил из-под спины её рюкзак и протянул ей.
— Ну что там?
— Обычное святилище, — Айви принялась увлечённо рыться в рюкзаке, лихорадочно решая: рассказать о произошедшем или лучше не надо?.. Адам, однако, учуял её смятение.
— Не совсем обычное, так? — мягко сказал он.
Чёртов Идри. Ну не мог промолчать…
— Да, не совсем, — Айви достала конденсер и наконец напилась, выиграв ещё несколько секунд на размышления. — Ничего плохого, но… — и она, время от времени косясь на ладонь, где еле заметно белел тонкий шрамик, рассказала о своем ритуальном приношении.
— Интере-есно… — протянул Адам. — Можно глянуть? — он потянулся к руке Айви. Та позволила ему осмотреть и прощупать след от пореза. — Да, любопытно… Если бы ты не сказала, что ещё четверть часа назад отсюда хлестала кровь — я бы не поверил. Шрам есть, но выглядит он старым. Многолетним.
— Значит, они взяли сколько надо и заживили рану, — устало сказала Айви. — Думаю, где-то в эордианских лабораториях сейчас празднуют. Такой уникальный образец заполучили — кровь, не заражённая ребактом…
— Да ещё и от чистого человека, — добавил Адам с улыбкой.
Айви молча покосилась на него.
— Ты что, сомневаешься? — ахнул парень, вытаращившись на командира. — Ты — тоже?..
— Не знаю, Адам, — Айви потёрла глаза, — я уже ни в чём не уверена. Вот взять того же Пауля. Ты из неполной семьи, у тебя вроде бы нет отца — юридически, скажем так. А у него? Он о семье хоть что-то говорил?
— Про мать и сестру — да, — Адам почесал затылок, — а про отца… Нет, не припоминаю.
— То-то же. Заметь: у нас всех какие-то странности с отцами. Мой — вообще один из ответственных за производство ребакта. И судя по тому, что меня так и не привили, он прекрасно знает о его свойствах. И, возможно, не дал меня привить именно потому, что хотел сохранить чистый образец…
— Да ну тебя, — Адам слабо махнул рукой, — всё-то тебе заговоры в твоей семье мерещатся… — он осёкся, но было поздно. Айви молниеносно схватила его за руку, дёрнула на себя.
— Ну-ка, ну-ка, — с весёлой злостью, отдающей истерикой, произнесла она, — что тебе известно о заговорах в моей семье… Вээр?..
— Вот именно, — спокойно сказал Адам, не пытаясь высвободить руку. — Брат. А у нас не только дети одних и тех же родителей считаются братьями и сёстрами. Тут всё сложнее…
— «У нас»? — Айви выпустила руку Адама и попыталась отодвинуться подальше.
— Ну да, у нас, — Адам невесело усмехнулся. — Я сейчас про вторую семью, скажем так. Связь через кровь. А она может быть очень… неочевидной. Кто-то когда-то дал кому-то кровь, тот поделился ещё с кем-то, и пошло распространение. Но все, кто одной крови, слышат и понимают друг друга. Слабее или сильнее — смотря какой длинной была цепочка связей. Но тем не менее… И я могу немножко залезать тебе в голову, уж прости… — он виновато опустил голову. — Пользовался я этим всего раз или два, и то как бы ненамеренно… Он, — Адам мотнул головой куда-то в сторону и вверх, — иногда так быстро даёт распоряжения, что я не успеваю их осмыслить, чтобы решить, выполнять или нет.
— Он?..
— Ну, отец, — Адам поморщился. — Идри.
— Так получается, он может тобой управлять? — Айви стало жарко, пульс подскочил до ста двадцати, не меньше, а кисти и ступни, наоборот, будто в жидкий азот окунули.
— Нет, — Адам быстро глянул на неё и мгновенно сообразил, о чём она думает. — Ох, Айви, я не то хотел сказать… Он не так… Хотя… — он отвернулся. — На самом деле я и сам не знаю, — упавшим голосом продолжил он. — Я думаю, что моя воля свободна, но это ведь тоже может быть наведённая ими иллюзия, так ведь?
— Само собой, — осторожно сказала Айви, внимательно следя за выражением лица напарника.
— Но я уже говорил — почему-то я ему доверяю, — упрямо сказал Адам, словно с кем-то споря — с самим собой, со своим недоверчивым рассудком? Похоже, так. Сердце, ищущее отцовской любви, спорило с разумом, говорящим, что безжалостный экспериментатор не может быть хорошим, любящим отцом…
— Я понимаю, — тихо сказала Айви. — Понимаю. Я вот… тоже хочу доверять. Ох как хочу. И не могу… А так хочется, — её голос предательски задрожал. Адам обнял её за плечи. Это оказалось так естественно, так по-родственному — и ведь уже не в первый раз! — что Айви и умом, и сердцем окончательно поверила — Адам её брат. Как, каким образом, через сколь длинную цепочку крови — неважно.
«А может, в этом и есть смысл?» — подумалось ей.
Потерять родителей — и найти братьев.
Мы не одиночки. Мы не один, один и один. Нас трое. Мы должны идти плечом к плечу.
Пауль… Вернись…
Дневник Роальда Ругге (выдержки)
7 октября 1993
По-прежнему третий слой. Завтра спуск на 4.
Вернера мы потеряли. Ночью он напал на Пратта, и тот спросонья ткнул его в живот ножом.
Вольф распорядился провести вскрытие. Дрейк что-то такое при этом нашёл, что до сих пор внятно рассказать не в состоянии. Да и вообще, вскрывать друга… Вольфа я, конечно, понимаю. Надо выяснить, в чём опасность. Ну так пошёл бы и сам вскрыл! Тоже медик как-никак.
Апрель 2008
Адам, задрав голову, стоял перед постаментом и глупо улыбался.
Сверху на него сочувствующим, снисходительным и добрым, но при этом оценивающим взглядом смотрел отец.
Идри. Совсем как в детстве, на улицах города. Только маленький Адам тогда не знал, как его зовут. Но уже тогда понимал, чувствовал доверчивым детским сердечком: эта жуткая, ни на что не похожая мешанина щупалец и глаз — его самый лучший друг. Жаль, что маме о нём не расскажешь. Ей бы он наверняка тоже понравился…
И сейчас Адам улыбался, чувствуя, как по всему телу растекается щекочущее тепло, как будто утреннее солнышко пригревает макушку мальчика, который опять забыл надеть кепку, хоть мама и напомнила дважды перед выходом на прогулку. И отец ласково укоряет: «Ну что же ты, теперь напечёт голову, потом опять будешь спать полдня и много интересного пропустишь!».
— Рад тебя видеть, — сказал Адам. Молча, мысленно. Но Идри услышал.
«Я тоже, сынок», — чужая мысль коснулась разума мягко, как кисточка из беличьей шерсти. «Покажи лицо, пожалуйста. Хочу увидеть, каким ты стал. Да и вообще — здесь ваши фильтры не нужны. Они не защищают от страха, ты ведь уже понял, верно?»
— Да, понял, но не знаю, как объяснить остальным.
«Просто скажи. Они поймут. Они ведь не чужие здесь».
А дальше случилось то, что происходило с ним уже не раз — и всегда оставляло двойственное чувство: его собственное сознание словно отправляли отдохнуть, заботливо желая приятных сновидений; но как в его отсутствие пользовались его телом и разумом — он помнил весьма смутно. Или не помнил вовсе. Это пугало, заставляло относиться к самому себе с недоверием и опаской — и искренне переживать за спутников.
Адам хотел доверять Идри. Отчаянно хотел верить, что для него сын — не просто плод эксперимента, возможно, один из сотен подобных ему, более или менее удачных. Но как можно на это надеяться, если ты понятия не имеешь о том, есть ли у этих существ эмоции, хоть сколько-то подобные человеческим?
Что-то привело его в чувство, какая-то короткая фраза. Приказ? Кто его отдал? И какая часть его существа послушалась этого приказа? Адам не знал. Он просто подчинился и бросился бежать подальше от святилища вслед за командиром.