Мутант рухнул на мостовую, низко рыча и отплевываясь кровью и выбитыми зубами. Сова, недовольно зыркнув на напарника, ловко накинул на зараженного сеть и опутал конечности, превратив бедолагу в подобие запаса на черный день в логове гигантского паука. Мужчина, брызгая слюной, ощерил зубы и, широко разинув рот, принялся грызть тросики, из которых была сплетена сеть. Какое там — эти тонкие серебристые веревки и нож не берет.
Пауль выпрямился, переводя дыхание, и отступил на шаг. Сова несильно толкнул обездвиженного пленника носком сапога и обернулся к напарнику:
— Последи… Хотя куда он, черт, денется, а я пойду дом проверю.
Пауль рассеянно кивнул, через крупные ячеи сети разглядывая лицо зараженного. Уродливо выступающие лоб и подбородок, синие бескровные губы, глаза с почти алыми белками… Нейрочума воздействовала не только на нервную систему — центральную и периферическую. Остальным органам человеческого тела тоже доставалось не меньше. И самым жутким — чисто внешне — выглядели изменения, которые вызывали повреждения эндокринной системы. Похоже на акромегалию, но намного хуже. Все мышцы, хрящи, а под конец и кости начинали бурный и беспорядочный рост. Человек в буквальном смысле становился монстром, мутантом, чудовищем…
А ведь этот бедолага, косящийся на Пауля безумным алым глазом, совсем недавно ходил с дочкой на рынок покупать ей новые ботинки; приносил из магазинчика по соседству книги с картинками, которые они вместе читали и разглядывали вечерами за столом…
Кстати о дочери. Пауль, словно получив удар по щеке, выведший его из оцепенения, обернулся на отчаянный визг. Сова спускался по ступеням крыльца, зажав под мышкой отчаянно брыкающуюся и кричащую девчушку лет девяти.
— Папа! Па-ап… — девочка захлебывалась криком и ужасом, ее черные — ни белка, ни радужки — глаза хлестнули взглядом обомлевшего Пауля, как шипастый кнут.
— Морри… — вдруг выдохнул мутант и начал извиваться всем телом, словно пытаясь подползти ближе к дочери, как огромная гусеница. — Морри! Не троньте ее! Она здорова! — он извернулся и уставился на Пауля. Его изуродованное и покрытое кровью лицо исказилось в жалобной гримасе, сделавшей его еще более жутким и нечеловеческим.
Пауль в ужасе отшатнулся. Глаза монстра… Нет, это были глаза человека. Казалось, нейрочума уже полностью размыла, разметала остатки его личности, но крик ребенка смог пробиться сквозь мглу безумия. Глаза отца девчушки по имени Морри глянули Паулю прямо в душу, взглядом, как когтем, проскребли по шершавой корке, которая неизбежно нарастает на сердце у всех патрульных Луча, и добрались до чего-то мягкого, ранимого, кровоточащего.
— Стой! — Пауль резко обернулся к напарнику. — Ты ее хоть проверил? Может, она и правда здорова. Внешних признаков нет…
— Да ты что? — Сова мотнул головой, крепче перехватывая дергающегося ребенка. — Ты на папашу посмотри! По соседству с ним кто бы не заразился?
— Так соседи сказали — он уже несколько дней домой не заходил, — попытался найти какие-то аргументы Пауль, но осекся, увидев, каким азартом и едва ли не удовольствием блестят над маской глаза Совы.
— Да какая разница? — весело сказал тот. — Нам нужны… люди или нет? А ей все равно деваться некуда. Соседи теперь ее к себе не пустят — она им не докажет, что еще не носитель. А больше никого у нее нет. Дома пусто.
— Так ты хоть анализатором проверь, — уже понимая, что это бессмысленно, упавшим голосом предложил Пауль. — Если здорова — я ее к Святым отведу!
Мужчина при этих словах встрепенулся и тихо завыл.
— М-мо-ор-ри… К Свя-а… Ах-х-рх… П-прошу…
— Чего ты там воешь? — Сова уже без всяких церемоний пнул пленника в ребра. — Заткнись, если хочешь хоть пару зубов при себе оставить! А ты, — он обернулся к Паулю, — не дури, приятель. Еще чего выдумал — биоматериал святошам отдавать! Пусть сами добывают, — он бесцеремонно, хотя и довольно аккуратно положил девочку вниз лицом на мостовую, быстро связал ей тросиками руки и ноги, затем перевернул на спину и ловко заткнул рот вытащенной из кармана тряпкой. — Бери этого, — он мотнул головой в сторону отца, — и пошли, пока огневики не притащились!
Пауль только молча смерил его взглядом и подчинился. Формально Сова был его командиром, и приказы его подлежали беспрекословному исполнению. Взвалив на плечо обездвиженного мутанта, Пауль не удержался и шепнул, надеясь, что сознание несчастного отца еще не полностью утонуло в безумии зараженного.
— Я проверю ее, если здорова, постараюсь помочь.
И — то ли услышал, то ли сам себе придумал — тихий ответ:
— Да оградят вас Незримые…
До базы добрались быстро. Улицы были пустынны, и немногочисленные прохожие при виде отряда Луча, да еще и с двумя пленниками на плечах, спешили убраться подобру-поздорову. Девочка на плече у Совы тихонько скулила сквозь кляп, а отец каменно молчал и только время от времени судорожно вздыхал.
По дороге Пауль размышлял о том, как же сложно будет выполнить данное мужчине обещание. В лазареты патрульных не пускали — пока они сами не становились пациентами. В приемном отделении при Сове с врачами особо не поговоришь… Ну ладно, что-нибудь придумается по ходу дела. Все же крики девочки и взгляд отца никак не шли из головы. И еще почему-то вспомнились спокойный, чуть насмешливый голос и плавные движения той девушки из Святых, с которой они столкнулись в одиннадцатом квартале пару недель назад. Осторожность и сила. Каменная невозмутимость и постоянная готовность атаковать. Служитель Церкви — или все-таки воин?..
Он почему-то частенько вспоминал ту короткую встречу. Да, эти Святые — очень странные люди. Не только девушка, но и ее напарники — здоровенный вояка, пожилой доктор… Как можно с таким философским спокойствием ходить по умирающему городу и буквально вырывать обреченных людей из лап смерти? Пусть не спасение, пусть всего лишь отсрочка… Но все же, если вдуматься — чем на самом деле занималась эта странная группировка, гордо именующая себя Орденом? Они дарили людям время. Часы, дни, месяцы. А кому-то наверняка и годы. Всю жизнь. Будущее, в возможность наступления которого невольно начинаешь хотя бы слабенько, но верить, глядя в спокойные и немного насмешливые глаза Святой.
Что заставляет этих людей, таких же смертных, уязвимых и для оружия, и для вируса, бесстрашно лезть под пули, под струи пламени из огнеметов полубезумных Факельщиков, в пропитанные заразой дома? Рисковать жизнями, чтобы на своих плечах вытаскивать тех, кто не может помочь себе сам. А им самим, случись с ними беда, кто-нибудь помог бы?
Этот вопрос и не давал Паулю покоя. Святые боролись за жизни людей. Факельщики отнимали жизни у всех без разбора. А чем занимался Луч?
А сегодня он получил ответ. Весьма четкий и недвусмысленный. Наотмашь бьющий по высокомерно искривленным губам.
Мы — тоже убийцы. Мы ничем не лучше полоумных огневиков. Мы взяли на себя роль судей, если не богов — и решаем, кто и как должен умереть.
Пинком распахнув двустворчатые двери лазарета, Сова широким шагом подошел к стойке дежурного, который, только увидев вошедших, сразу же хлопнул ладонью по большой плоской кнопке на столе. Где-то в недрах здания зазвенел звонок, и буквально через полминуты из коридора выбежали четверо медиков, толкая перед собой по потрескавшимся плитам пола две дребезжащие каталки с ремнями для фиксации.
Сова небрежно сбросил девочку на одну из каталок, где ее немедленно развернули вверх лицом, затянули три ремня поперек тела и только после этого вытащили кляп.
— Папа… — тут же пискнула девочка. Мужчина на плече Пауля дернулся, но не издал ни звука.
Пауль торопливо сгрузил свою ношу на вторую каталку и обратился к одной из врачей, склонившейся над девочкой:
— Ребенок предположительно здоров. Куда вы ее определите?
Врач вскинула на него изумленный взгляд.