Возвращение магистра Севира вместе с войском рыцарей спровоцировало волнения в столице. Я разрывалась между отчаянным желанием увидеть мужчину издалека и воспоминанием о его последней просьбе никогда не встречаться. Волевым усилием заставила себя остаться дома, убеждая, что нужно срочно закончить очередной заказ. И сделала правильно, потому что через час начались беспорядки.
Толпу достаточно быстро разогнали при помощи оружия, а особо активных застрелили на месте или увели под руки в миссию для допроса. Несколько последующих дней город казался вымершим, поскольку патрули рыцарей не позволяли выходить на улицу, заставив всех жителей сидеть по домам. Как я узнала потом, когда войска во главе с Севиром проезжали по главной улице столицы, кто-то из толпы стал обкидывать их яйцами и тухлыми овощами. Такого Тристия не знала с тех пор, как Таурус стал единоличным правителем!
Город вернулся к нормальной жизни спустя примерно две недели после того, как прошли публичные казни тех, кто пытался спровоцировать восстание. Листовки с карикатурами появлялись все реже: видимо их распространители испугались вида отрубленных конечностей на главной площади столицы. Казалось, жрецы в очередной раз заставили народ замолчать, поскольку теперь открыто никто не обсуждал слухи о наследнике короля и тем более - не критиковал политику Тауруса.
Мое время было занято, как и прежде, воспитанницами приюта, которые просидели взаперти долгое время, и заказами. Днем я старалась занять себя делами, а перед сном, прочитав положенную молитву, закрывала глаза, стараясь гнать от себя прочь мысли об одном магистре Ордена. Каждый раз, когда дверной колокольчик извещал меня о новом посетителе, непроизвольно вздрагивала, хотя знала точно: Севир не придет. Вместо него на исходе весны меня посетил другой мужчина из прошлого.
ГЛАВА 18. Севир
Солнечные лучи в этой спальне умудрялись проходить даже сквозь плотные шторы. Обычно летом, когда небесное светило вставало особенно рано, я поднимался вместе с ним. Несмотря на усталость, душные влажные ночи и огромную ответственность, которая словно камень лежала на плечах. Иногда казалось, что еще немного, и я упаду. Кто станет сожалеть обо мне и возносить молитвы? И будут ли потомки вообще знать мое имя, или же оно потеряется в дымке забвения?
Таурус бы сказал, что это все- тщеславие и гордыня. Он всегда учил, что нужно уметь довольствоваться малым: благодарить Омада за любую пищу, возносить молитвы и проводить время в постоянных тренировках, повышая таким образом крепость тела и духа. Тот, кто думает о других, несет защиту во имя Омада, ставит себя на последнее место – тот может называться истинным рыцарем Ордена.
Увы, все эти трактовки оказались неуместными в ходе неудачных военных кампаний. Разумеется я знал, что некоторые жрецы и даже магистры Ордена не соблюдают заповеди, пренебрегая в особенности обетом безбрачия. Иногда вспыхивали скандалы, когда кого-то из рыцарей ловили на том, что они заводили семьи в обход правил. Это открыто порицалось, виновных наказывали и изгоняли. И казалось, что сила заповедей Тауруса велика, и никто не посмеет протестовать.
Война, к сожалению, всколыхнула гнилое болотце, обнажив сразу несколько проблем. Если ранее считал, что проблема нашего общества в принижении роли женщин, то сейчас точно знал - ошибался. Это была лишь вершина огромного айсберга…
Когда началась война, я был уставшим и злым. Порядком задержался в самой дальней провинции на востоке, ожидая прибытия нового наместника и Главы охраны. Кроме того как магистр Ордена был обязан присутствовать на допросы и последующей публичной казни преступников, хотя был бы рад избежать подобного зрелища.
Пришлось также присмотреть за Корой Сергиус, которая, увидев старый полуразрушенный дом, ударилась в настоящую истерику. Помог лекарь Люциуса, подскочивший к девушке и сунувший ей в рот какие-то порошки. Девица обмякла, потеряла сознание, а мы все перевели дух. Жрец храма настаивал на том, что мы должны быть милосердными к бедняжке, и он же вспомнил о Норе. Ведь можно ли сделать так, чтобы женщины жили вместе? Заскрипев зубами, порадовался, что успел отправить Нору в столицу. Пришлось озвучить версию, что она уехала навсегда, дабы начать новую жизнь вдали от плохих воспоминаний. Жрец, обрадовавшись, даже стал потирать руки. Помянув добрым словом милость госпожи Норы, он решил, что это добрейшая женщина не была бы против того, чтобы падчерица стала жить в ее старом доме. Поначалу собирался возмутиться, но, вспомнив о просьбе Норы, махнул рукой. В конце концов, так одной проблемой будет меньше. Единственное условие, которое смог поставить, - чтобы Аякс не жил вместе с дочерью. Прости меня Омад, но я не мог простить бывшего наместника за жестокость. А сам Аякс обходил меня стороной, помня о нашем с ним «разговоре» после того, как он избил Нору.