– Хотите спросить, способна ли современная русская литература дать новые смыслы, когда мы вышли на новый уровень? Или поэзия уже невозможна – в силу творческой импотенции? Сейчас, в эпоху перелома, выросли новые поэты – стоики, как когда-то в Отечественную. Мужественные, со сжатыми губами и твердым взглядом – новое направление культуры.
А то, что произошло с русской литературой до обнуления, – продолжал новый литератор, – было катастрофой! Она стала предметом рынка. Процессы гниения в конце девяностых прошлого века стали очевидными, еще до развала СССР. Все мнения, как и тексты, стали равноценными. Во главе литературного процесса стала свора менеджеров и продюсеров, она определяла значимость того или иного текста. Литература стала жить по законам шоу-бизнеса.
Он говорил, как хозяин нового литературного процесса, законно занявший одно из почетных мест в иерархии творцов, изгнанных министерством культуры.
– До эпохи обнуления в литературе был неестественный отбор. В первый ряд выдвинулись имитаторы от литературы. Объединила их нелюбовь ко всему русскому, осмеяние всех и вся, вопли: «Так жить нельзя!» Получили «премиальную литературу», «Большую книгу». Традиции русского богоискательства были отброшены, новые писатели стали переписывать западных коллег. Кто были эти люди? Эффективные менеджеры, редактора, которых воротит от самой мысли о патриотизме, от всего русского, особенно героического. Воротит от таких слов, как «подвиг». Сознательно отделяли себя от народа.
Участники Движения возмутились. Толстый филолог зло выкрикнул:
– Но ведь не было бы агрессии, не надо было и подвигов, жертв!
– И не было бы таких слов, как Сталинград, Великая отечественная, – парировал литератор. – Но в так называемую оттепель пластмассовый мир победил, как пел панк-рокер Летов.
– Мы, чукчи, не писатели, – ерничал Дон Кихот.
– Все равно – вы за них! Живете в той антиутопии, когда обществом управляли менеджеры и администраторы. И герои дивного мира – селебрити и интеллектуалы, с их вторичностью и близостью к кормушке.
– Но теперь-то вы на богатырском коне.
– А вы, когда привычный уклад обрушился, обнулился – отреклись от своего государства, от народа, открыто или втайне стали предателями.
– А что, самостоятельное мышление уже предательство?
– Оно, конечно, должно быть. Но хаять государство, родину, не отказываясь от государственных средств…
– Какие государственные средства? Вы же лишили оппозицию всяких средств к существованию.
Тот не слышал.
– Суть в том, чтобы дать нашей культуре стать русской, а не по проекту Запада. Вычистить нашу культуру от плесени мещанства и пошлости.
– То есть, от вас, – приказным тоном отрезал Дон Кихот. – Под современным богатством культуры и духа уже невозможно откапывать и обнюхивать светящиеся гнилушки варварской истории.
Новый литератор запнулся, словно он бахвалился, и обозлился:
– Должна быть спецоперация в самой России, где мы должны отвоевать и заново обрести свою идентичность!
И торжествующе вышел, хлопнув дверью.
Политолог Кизяков осторожно пытался остановить возмущение:
– Это один из самых трудных вопросов – отношение к колеблющимся. У идеологов это просто: «Кто не с нами, тот против нас». Нужно вырабатывать консенсус между сообществами.
Дон Кихот ехидно спросил:
– Такой, как был после прихода Крыма в родную гавань? Или во время единения с воевавшим Донбассом?
Политолог не обратил внимания на реплику.
– Это могут дать наши русские классики художественного творчества. В них есть все, что может консолидировать нас – нравственное начало, которое чуждо Западу. В душе глубинного народа всегда будут фильмы «Покровские ворота», «Белое солнце пустыни» и, конечно же, «Офицеры». Для выработки сплоченной позиции нужно самовоспитание, питающееся снизу, от живого нравственного чувства глубинного народа. Это путь к обществу, живущему по нравственным основам консенсуса.
Он вздохнул.
– Хотя укрепление нравственного фундамента нашей жизни вряд ли станет быстрым и последовательным. Здесь нас ждет противоречивый и корявый, как все естественное, процесс. В поддержании консенсуса велика взаимная ответственность государства и гражданского общества.
Наступило молчание. Вдруг встал Дон Кихот с развевающимися волосами.
– Вы же были в прошлом либералом, известным гуманистом! Что с вами произошло?
Лохматый студент крикнул:
– Лицемер!
Политолога задело непонимание. Он страстно хотел примирения. Все мы живые, понимающие люди. Как же так?
– Я против идеологической мобилизации, – твердо сказал он. – С любой стороны. Надо любить грешника и ненавидеть грех в нем.