— В Венеции ты вел себя, как настоящий мудак.
— Знаю. Я нервничал, как влюбленный подросток. Ты не заметил, я неправильно представился — смешал свой титул и фамилию? ***
— Зачем ты таскал с собой целую свиту? Фердинанда и Хайндрика?
— Я не таскал. Они явились сами, — фыркнул Конрад. — Фердинанд очень беспокоился. В отличие от Михаэля. Той ночью, когда ты первый раз пришел ко мне в постель, я был так взволнован, что не мог заснуть. Я чувствовал себя жалким, что поддался старым страхам и так отвратительно обошелся с тобой, чуть не разрушив наши зарождающиеся отношения. Ты оказался таким хрупким существом, почти как ребенок, и ты всё равно пришел ко мне за утешением и защитой. Я тогда понял, как ты одинок, если считаешь меня единственным человеком, кто был добр к тебе. Я не знал, что делать. Только понимал, что ты мне нужен, как никто иной. Ты был таким неискушенным и чистым, и я боялся, что я, такой как есть, оскверню тебя. Ты был моим величайшим счастьем, Гунтрам. Ничто не пугало меня так сильно, как угроза потерять тебя. Та неделя, когда ты лежал в больнице, стала для меня адом.
— Я испытал это, когда познакомился с твоей матерью, — прошептал я.
— Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за ложь о моем прошлом с Роже?
— Я простил тебя ради детей. Но жить с тобой снова будет трудно — слишком много боли мы причинили друг другу. Мне нужно еще время подумать, — медленно сказал я, отметив, что сейчас Конрад в первый раз по-настоящему извинился за свою ложь.
Я подвинулся и уютно устроился у него в объятьях. Не знаю, почему я это сделал. Мне просто хотелось снова его почувствовать. В таком положении мы и заснули.
Было раннее утро, солнце только всходило, когда я проснулся, все еще в его объятьях, уткнувшись лицом в его мерно вздымающуюся грудь. Долго глядел на его лицо, омываемое растущим светом. Он спал, как ребенок, и я вдруг понял, что для меня другого такого нет в целом мире. Только он. Мы нужны друг другу не только ради детей, но и для собственного душевного равновесия.
Я легонько погладил его щеку тыльной стороной согнутых пальцев, почти ожидая, что он сейчас бросится на меня, как ненормальный, но он продолжал спать. Я отважно потянулся к его губам и осторожно поцеловал.
— Гунтрам, что…
Я не дал ему договорить, снова поцеловав. Обвил руками шею и мягко потянул к себе. Он стал отвечать, слегка придавив меня к постели. Сонный взгляд, словно у ребенка, не понимающего, что происходит, был так нежен, что у меня защемило сердце.
— Не думай, Конрад, просто чувствуй, — шепнул я ему.
Мой мозг не желал признавать, к чему всё идет, но сердце жаждало продолжения.
— Ты, правда, хочешь, Maus? — тихо проговорил он, в его низком голосе звучало желание, вызывая у меня озноб.
Вместо ответа я мягко оттолкнул его, заставляя лечь обратно. Он был озадачен, но ничего не сказал. Мои руки принялись расстегивать его пижамную куртку, я склонился над его соском и настойчиво втянул его губами, одновременно пальцами исследуя его голую грудь. Боже, я забыл, как чудесна его кожа. Этого мне было мало. Я приподнялся, сел на икры и начал медленно расстегивать свою пижаму.
Он нерешительно смотрел на меня, силясь понять, что происходит, но я слабо улыбнулся ему, и все его сомнения исчезли. Он отвел мои руки от пуговиц и, расстегнув до конца, раздвинул полы рубашки и стал гладить меня по спине. Казалось, он боялся, что это сон, который в любую секунду закончится. Он обхватил мою голову ладонями, я взял его руку и прижался к ней губами.
Когда я принялся посасывать его пальцы, он смежил веки и застонал, потерявшись в ощущениях. Для меня его искаженное удовольствием лицо было самым привлекательным и эротичным зрелищем, какое я когда-либо видел.
Моя рука нырнула к его пижамным штанам, и я обхватил уже полностью стоящий член, заставив Конрада дернуться. Я успокоил его и, больше не раздумывая, наклонился и принялся водить языком от основания к головке.
Я так увлекся его членом, что не заметил, что он уже стянул с меня штаны и ласкает медленно, но настойчиво. От проникновения его пальца я вздрогнул, но стал сосать еще интенсивнее, он тем временем медленно и заботливо меня растягивал.
Когда он был уже на грани оргазма, я, роняя капли, выпустил член изо рта и выпрямился; мой собственный член болезненно торчал вверх. Мы оба нерешительно смотрели друг на друга, не понимая, что нам делать дальше. Я прикусил нижнюю губу, затем провел по ней языком.
Он сел на постели и смущенно поцеловал меня — как первый раз. Мой рот открылся, язык встретил его язык. Его поцелуи стали более настойчивыми и лихорадочными. Он прижал меня к груди, я снова обвил руками его шею, чувствуя головокружение от его упоительных поцелуев.
Мне пришлось подавить стон досады, когда он отстранился и почти силой заставил меня повернуться и схватиться за гладкое изголовье кровати. Откуда-то он взял лубрикант, я вздрогнул, когда почувствовал холодное прикосновение внутри. Он рывком вошел в меня, я дернулся, вскрикнув от удовольствия, но он крепко удерживал меня на месте, вцепившись в бедро. Другой рукой он обхватил меня и надежно зафиксировал, но меня это уже мало беспокоило — я хотел чувствовать его, дикого и безудержного в своем желании.
Конрад стал очень медленно двигаться внутри меня, мощно и мерно раскачиваясь взад-вперед, а я податливо принимал его, подчиняясь силе его рук. Он поцеловал меня сбоку в шею, я выгнулся, ища его губы, чтобы вернуть поцелуй. Он убрал руку с бедра, взял в ладонь мой член и стал ласкать его в том же ритме.
Мы кончили одновременно, и я рухнул к нему в объятья в поисках тепла. Конрад прижал меня к себе и нежно гладил, бормоча на ухо что-то вроде «mein kleines Kätzchen» (мой котеночек), отчего мое сердце снова рассыпалось на тысячу мелких осколков. Я осторожно отстранился, залез под одеяло и лёг к нему спиной. Я почувствовал его вес, когда он опустился рядом, его рука легла мне на талию, и он притянул меня к себе.
Мы долго молчали.
Изнуренный, я просто лежал, чувствуя тепло его тела.
— Возможно, мы могли бы быть друзьями, — прошептал я, не в состоянии более терпеть напряжение.
Он немедленно отпустил меня и сел на постели, на его лице явственно читался гнев.
— Друзьями? Типа секс-приятелями? Никогда, Гунтрам. Я слишком стар и слишком консервативен, чтобы на это согласиться. Я хочу, чтобы ты был моим спутником жизни, моей второй половиной, отцом наших детей. Я хочу, чтобы всё было, как раньше: настоящий брак со всеми его радостями и горестями. Я хочу возвращаться домой, в настоящую семью, такую, какая была у нас с тобой, хочу слушать, как ты рассказываешь мне, как прошел твой день, что делали мальчишки, что они поломали, хочу слышать, как ты говоришь, что любишь меня. Мне хочется, чтобы я мог рассказать тебе о своих делах, о том, с кем я встречался, о своих планах на будущее. Я хочу, чтобы ночью ты лежал в моих объятьях. Я хочу состариться рядом с тобой. Мне не нужна дружба и хороший перепихон дважды в неделю. Это не для меня и не для тебя, — яростно проговорил он и резко встал с постели. — То, что мы сейчас делали, было ошибкой, если ты не готов по-настоящему простить меня и снова любить.
Он громко хлопнул дверью в ванную, заставив меня вздрогнуть. Я взглянул на часы: семь утра. Пора подниматься и встречать новый день.
примечания переводчика
Пратер — парк аттракционов в Вене.
** Помните, Армин объяснял Стефании за завтраком, что Гунтрам — виконт де Мариньяк…
*** — Конрад, герцог фон Линторфф, — коротко сказал мой новый знакомый; руки он не подал. (первая часть, глава 4). Правильно «Конрад фон Линторфф, герцог Витшток».
========== "27" ==========
8 августа
Где-то к восьми мне наконец удалось собраться с духом — я заставил себя вылезти из постели, принять душ, одеться и выйти к Конраду. Я совершенно запутался. Он всё еще хочет, чтобы у нас всё было, как раньше? Я тоже этого хочу? Хочу-то я хочу, но вопрос в том, смогу ли я жить по-старому, не чувствуя при этом вины — в те моменты, когда его не будет рядом, чтобы отгонять призраков из прошлого.