Он сидел в гостиной, что-то читал на своем ноутбуке. Я заметил, что он не заказал завтрак и не вызвал дворецкого.
— Хочешь позавтракать с детьми? — спросил я, все еще подавленный тем, что между нами произошло.
— Я не голоден. Ешь с ними, если хочешь, — сухо ответил Конрад, не поднимая глаз от того, что он там читал.
Я пересек комнату, опустился на колени и взял Конрада за руку, вернее, вцепился в нее, не позволяя ему отстраниться.
— Конрад, не думай, я не играю с тобой. Но то, что случилось с нами за эти годы, слишком серьезно. Боюсь, у меня не получится всё забыть, — мягко сказал я.
— Я и не прошу забывать. Это невозможно. Но тебе пора начать жить для себя, а не для других — не для меня, даже не для детей. Что ты станешь отныне делать, решать только тебе, — сказал Конрад. Было заметно, что он все еще сердится на меня.
— Я не хотел обидеть тебя, Конрад, что бы ты там ни думал. Но ты просишь у меня слишком многого.
— Я всего лишь прошу тебя быть моим спутником жизни. Мне не нужна шлюха в постели — как ты предложил этим утром. Я хочу, чтобы ты был рядом и в горе и в радости. Ты достаточно взрослый, чтобы понять, что стоит за этими словами.
— Не слишком ли много великодушия ты от меня ждешь? Ты просишь простить четыре года лжи плюс еще те два, когда ты превратил мою жизнь в ад, — разозлился я.
— Ты тоже был далеко не ангелом и не проявил ко мне ни малейшего снисхождения. Этим утром ты дал мне надежду, что все можно поправить, но не прошло и десяти минут, как ты всё уничтожил одной фразой.
— Не моя вина, Конрад, что у тебя эмоциональное развитие, как у семилетнего ребенка. Я был такой же, но своим предательством ты вынудил меня повзрослеть. Перед тобой уже не тот мальчик, которого ты подобрал на Венецианской площади, — живущий ради тебя и целующий землю, по которой ты ходил. Я стал старше, циничнее и понял, куда попал и кто меня окружает. Ты сказал однажды, что юность легче прощает. Моя юность закончилась в апреле 2006 года. Ты говоришь, что хочешь что-то вроде брака со мной, но я не уверен, что ты понимаешь, что такое брак. Брак — это двое людей. Двое! Они принимают решения вместе. В браке нет такого, что один партнер командует другим и устанавливает ему правила и условия. Я так больше не хочу. Я устал от этого. А сейчас подумай, Конрад, действительно ли ты готов к браку на моих условиях, — закончил я и поднялся с колен, на самом деле не ожидая, что он ответит.
— Да.
— Что?
— Да, я готов. Ты и я, на равных.
— Посмотрим. Пойду, проверю детей, — ответил я, направляясь к двери. Он ничего не сказал и вернулся к работе.
После непродолжительной борьбы нам в итоге удалось посадить детей в машину вместе с няней, и я поехал с ними на железнодорожный вокзал. Конрад собирался присоединиться к нам позже, ему пришлось задержаться по работе. Запихнуть детей в поезд было довольно трудно, они сначала захотели посмотреть шкафчики в камере хранения, затем кассы, потом поезда, платформы, станционные часы и так далее, и так далее. Я и понятия не имел, что на вокзале так много интересного. Двое телохранителей были на грани нервного срыва, когда наконец посадили их в купе первого класса с мисс Майерс.
Они практически набросились на кондуктора, чтобы рассмотреть все, что у него было с собой. К этому времени я совершенно выбился из сил и решил, что мне нужно передохнуть. Выйдя из купе и закрыв за собой дверь, я столкнулся в коридоре с Алексеем.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я, не сильно удивившись. Похоже, что «семейные каникулы» превращаются в деловую встречу.
— Прячусь от важного собрания. Фердинанд, Михаэль, несколько заместителей и Горан тоже здесь, в двух следующих купе. Этот поезд теперь напоминает «Ледниковый экспресс»* в Давосе, — он громко рассмеялся, увидев мое обескураженное лицо.
— Буду знать, — я улыбнулся. — А есть тут нейтральная территория?
— Следующее купе слева от твоего. Оно тоже наше, но там никого нет, так как все набились в те два. В поезде безопаснее разговаривать, чем в номере отеля, — сказал он, открывая для меня дверь пустого купе.
— Ты какой-то другой, не такой, как в Париже, — заметил Алексей, садясь напротив. — Горан сейчас вводит герцога в курс последних событий в России, — добавил он, внимательно изучая меня.
— Я живу с Линторффом и детьми, — коротко ответил я, вдруг заинтересовавшись пейзажем за окном поезда.
— Ты с ним спал! Вот в чем дело! — воскликнул он.
— Говорят, конфиденциальность не такая уж плохая штука, Алексей, — проворчал я. — Говори тише! В соседнем купе дети с няней!
— Эта женщина уже знает, что вы спите в одной постели не потому, что герцогу нечем заплатить за отдельные номера. Когда Жан-Жак сказал мне, я не мог поверить, — довольно улыбнулся он. — Очень рад, что вы наконец-то разобрались между собой. Я беспокоился за тебя. Было похоже, что ты упиваешься своей болью.
— Не торопи события, ладно? Я еще не уверен.
— Хорошо. Я молчу, но было бы замечательно, если бы вы с герцогом дали друг другу второй шанс, — вздохнул он.
— Алексей, можно у тебя кое-что спросить?
— Смотря что, Гунтрам, — мягко сказал он.
— Я не знаю, что делать. Ты — единственный мой знакомый, у которого такие же отношения, как у меня. Я боюсь, что если мы с Конрадом начнем все с начала, он снова возьмется за свое, а меня это совершенно не устраивает, потому что он хочет, чтобы я многим пожертвовал.
— Гунтрам, мы с Жан-Жаком долго строили свои отношения. С 1996 года. И мы до сих пор ругаемся, как в первый день. Это никогда не изменится. Чтобы быть вместе, нам обоим приходится чем-то поступаться. Я прикусываю язык каждый раз, когда он начинает командовать в моей кухне, а он вынужден помалкивать, когда я сбегаю, чтобы купить что-нибудь в Макдональдсе. Вам придется чем-то пожертвовать, чтобы добиться равновесия, и запомни — это будет всего лишь зыбкое равновесие, которое может нарушиться в любой момент.
— Я не знаю, могу ли доверять ему. В ту самую минуту, когда он снова почувствует уверенность, он начнет вести себя, как раньше, и я не смогу больше контролировать ситуацию, — тихо проговорил я.
— Гунтрам, за последние два года ты не раз ставил этого человека на место. Ты ужасен, когда твердо решил сделать чью-то жизнь кошмаром. Ты не дрогнул ни на секунду. Он почти лишился рассудка от твоего равнодушия. Посмотри, сколько глупостей он наделал: женился на той женщине, встречался с итальяшкой, его чуть не выперли с его должности за неуважение к своему Консорту, он уничтожил половину ассоциатов за то, что они встали на сторону Репина, ввязался в новую войну с ним. Я до сих пор не понимаю, как герцог за столь короткое время сумел все отыграть назад. Он восстановил свои позиции в ту минуту, как ты вернулся из Парижа. Что, черт возьми, случилось за эти две недели?
— Он знает, что я жил с Репиным, Алексей. И знает, что ты тоже там был.
— И он не убил тебя?
— Нет. Репин никогда не был «серьезным соперником» для него. Фактически, Конрад использовал эту ситуацию, чтобы при содействии Обломова нанести решающий удар Константину. Он позволил мне быть с Константином, чтобы я его отвлек и осознал, что все еще люблю Конрада. Обломов сообщил ему, где я, еще до того, как Константин попросил Обломова связаться с вами. Предполагаю, что Конрад сыграл на том, что Обломов боялся вступать с ним в открытую конфронтацию, — расстроено признался я.
— Он еще лучше, как тактик, чем я думал, — восхищенно сказал Алексей. — Послушай, Гунтрам, в любви нет гарантий. Принц может превратиться в лягушку и наоборот. Что бы ни случилось в прошлом, забудь всё. Ты ничего не можешь изменить. Просто подумай, действительно ли ты его любишь. Если да, дай ему в глаз, спусти пар и продолжай любить. Если нет, уходи. Сейчас самое время.