— Простите. Ваша ошеломительная красота заставила меня забыть о хороших манерах. Анн Мари (это была та, что повыше с короткими волосами), Шанталь (волосы длиннее, спереди побогаче), этого малыша зовут Гунтрам де Лиль, — представил меня Федерико.
Неужели нельзя перестать меня дразнить из-за возраста? Это не моя вина, что ты переросток.
— Фамилия у тебя французская, но акцент – нет, — констатировала Анн Мари, одарив меня очередным пронзительным взглядом. О, да ты умная, дорогуша…
— Мои родители были французами, но большую часть жизни я провел в Аргентине, — выдавил я. Отлично – история моей жизни уместилась в одном предложении. Что еще вам рассказать? Погодите-ка, я еще могу сообщить свой возраст, род занятий, планы на будущее. Можно еще поговорить о том, как хорошо отполирован этот пол.
Я поднял голову и успел заметить быстрый взгляд, которым обменялись девушки, а потом Шанталь отрицательно покачала головой. Эх, милые, вы могли бы дать мне еще пять секунд, прежде чем отбраковать – все ж у меня еще осталась естественная мужская гордость.
Шанталь грациозно поднялась, при этом тряхнув головой так сексуально, что я приоткрыл рот. Клянусь, эти французские женщины — что-то особенное! Пройдитесь по улицам Парижа, и вы увидите, что любая из них выглядит если не как принцесса, то, по крайней мере, интересно.
— Пока, Федерико, увидимся на вокзале.
На вокзале?! Нет, нет, нет! Мы же собирались завтра в Лувр. Я недоуменно взглянул на Федерико, надеясь, что он что-то объяснит, но он полностью игнорировал меня, провожая девушек к выходу.
— Шикарные девочки, да? – сказал он, закрывая дверь.
— Потрудись объяснить мне, что происходит. Особенно насчет завтрашнего вокзала, — рявкнул я.
— Ну да, мы завтра едем в Милан, — спокойно ответил он, словно речь шла о погоде.
— Мы?! Не помню, чтобы я менял планы. У нас Милан только в середине января, — резко возразил я, прекрасно понимая, к чему идет дело. Новая гениальная идея Фефо – объехать всю Европу с двумя девицами. А я должен следовать за ним. Не так я представлял свои каникулы!
— Давай же, не будь таким занудой, — он состроил жалобную гримасу. Это был удар ниже пояса. Но в такую игру можно играть и вдвоем.
— А что же мы скажем дорогой мамочке? Она полностью распланировала наше расписание, и если мы не будем его придерживаться, она устроит нам ад на земле.
Ха, ха, получай!
Фефо задумался аж на целую минуту. Потом на него снизошло озарение, и его осенила идея.
— Сделаем так. Ты продолжишь утвержденную программу – ты же любишь всю эту музейную байду. Я же, в свою очередь, буду изучать Европу с антропологической точки зрения. – Одним взмахом руки он подавил мой протест. — Ты, как и планировалось, уедешь двадцать седьмого вечером в Венецию, утром зарегистрируешь нас обоих в отеле, и до второго января мы с тобой там встретимся. Потом можем вместе продолжить коллекционировать музейные путеводители. В любом случае, вряд ли я удержу в постели этих двух тигриц дольше…
Это уж чересчур! Один вечер, и он уже затащил их обеих в постель?! А сейчас едет за ними неизвестно куда, бросив меня одного. Надеюсь, он не забудет оставить мне хоть немного денег.
— Чем они занимаются? – спросил я, стараясь не показать, что уже практически сдался. Его мать спустит с меня шкуру живьем, если с ее солнышком в окошке что-нибудь случится. Не будем забывать, что она – потомок землевладельцев, чьим хобби было коллекционирование отрезанных у туземцев ушей.
— Они – студентки. Художницы.
— Ты шутишь?! — да им под тридцатник каждой, и никакой художник не может позволить себе такие цацки. – Где они учатся? – быстро спросил я. Нет ничего лучше молниеносной атаки.
Федерико выразительно вздохнул, и на его лице появилось выражение «сейчас Большой Брат будет просвещать мелкого». Великолепно, я жажду припасть к твоей мудрости.
— Видишь ли, Гунтрам, — начал он своим «взрослым» голосом, — когда предоставляется такая возможность, как мне вчера, то не задаешь много вопросов. Эти девочки уже большие, знают, что делают; и подумай на минутку, во сколько бы мне обошлась неделя с двумя горячими парижанками в Буэнос-Айресе. Я же не собираюсь на них жениться.
— Невероятно, ты думаешь только своим членом!
— Как большинство мужчин. Ты поймешь, когда твое время придет.
Тоже мне, магистр Йода!
— Только не приходи ко мне жаловаться, если что-нибудь пойдет не так! Я буду придерживаться нашего первоначального плана, и молись, чтобы твоя мать не позвонила, потому что я не буду тебя выгораживать.
— Уж постарайся для меня. Я пошёл ужинать.
— Делай, что хочешь!
Теперь я уже злился. Мне показалось, или он только что прошелся насчет моей сексуальности (или отсутствии оной)? Урод.
— Пока.
— Пока.
Сердитый и голодный (худшее сочетание, какое только можно представить), я принялся рыться в своем рюкзаке. Куда же задевалось яблоко и бисквит, оставшиеся со вчерашнего вечера? Все во мне кипело от гнева. Нет, я не ревновал, но это было настолько несправедливо – что человек, которого я считал почти братом, бросает меня ради двух незнакомых красоток. Это должно было быть наше большое приключение. Только наше с ним.
Вдобавок оказалось, что ублюдок съел мое яблоко.
Примечания переводчика
La Dame à la licorne, фр. Здесь и далее идет речь о цикле из шести гобеленов конца XV века — самом знаменитом из экспонатов парижского музея Клюни.
** Сегодня праздник, да? — искаж. фр.
*** Город в Марокко.
========== "3" ==========
На следующее утро Фефо собрал свои вещи и уехал. Мы, конечно, попрощались, но на самом деле еще злились друг на друга из-за вчерашней ссоры. Когда он уходил, то сказал:
— Ты вечно осторожничаешь, все обдумываешь по сто раз. Это скучно и не по мне. Попытайся вести себя посмелее, а то так и проведешь всю жизнь за закрытой дверью.
Меня это очень задело. Я способен принять решение в нужный момент. Да, это занимает какое-то время, ну а как иначе? Если бы у меня была служба безопасности, как в семьях моих одноклассников… Но у меня семьи нет, и, похоже, нет настоящих друзей (я могу сколько угодно врать себе, но после этого путешествия наши пути с Федерико разойдутся — слишком уж мы разные). У меня нет места, которое можно было бы назвать домом — только жалкая съемная квартирка, нет каких-либо заслуживающих упоминания средств. Одним словом, я свободен как птица, и это меня пугает. Какая ирония! Другие люди жалуются, что они связаны по рукам и ногам, а я отчаянно ищу кого-то или что-то, к чему можно прилепиться, но так страшно снова все потерять…
И всё же жизнь слишком коротка, чтобы предаваться унынию. У меня есть еще два дня в Париже, и я могу провести их, как захочу. Сегодня я собираюсь в музей Орсе и в музей Армии — для Лувра у меня еще слишком взвинченное настроение.
Занятый своими мыслями, я опустошил поднос с завтраком, положил его на место и направился к метро, бросив вызов холодному декабрьскому утру. Нет, эта куртка не такая морозоустойчивая, как обещала этикетка…
Дом Инвалидов* — совершенно ошеломительное место! Там чувствуешь себя маленьким и ничтожным.
Мне хотелось посмотреть коллекцию оружия — никогда не видел ничего такого «вживую». Во внутреннем дворе располагались артиллерийские орудия. Устрашающая и смертоносная красота! Я долго бродил среди экспонатов, пока закатное солнце не заставило меня направить свои стопы к небольшому входу, откуда лестница вела на второй этаж, где хранились коллекции. Я поднялся по ступенькам, осторожно открыл и закрыл за собой деревянные двери — поверьте, вы бы тоже побоялись разбудить французскую гвардию и ощутить на себе их уничижительные взгляды. Внутри никого не было, и не удивительно — за целый час, что я здесь провел, мимо меня прошло всего два или три человека по направлению к крипте Наполеона.
На противоположной стороне помещения я увидел приоткрытую дверь, из-за которой виднелся обшарпанный деревянный стол. Там сидел старик. Подумав, что лучше как-то заявить о своем присутствии, чтобы беднягу от неожиданности не хватил сердечный удар, я, намеренно скрипя половицами, подошел к двери и мягко сказал: