Понимаю наивность слов о слезинке ребенка, но разве не безнравственно содержать такую гигантскую армию, пока дети умирают оттого, что в стране не хватает 130 тысяч детских коек.
Разве не безнравственно время от времени вводить в соседние страны ограниченный контингент войск (кто скажет, во что нам обошелся Афганистан, сколько десятков миллиардов не пошло на развитие медицины?), когда женщины рожают дома, в условиях, близких к пещерным, только оттого, что в стране не хватает 30 тысяч коек в роддомах. Убежден, что ничего не случится, если мы высадимся на Марс, скажем, пятью годами позже, а аппарат госбезопасности будет максимально сокращен. Ничего худого не случится, как говорится, выживем, а вот с нынешней медициной жить позорно.
Лишь при условии, что руководство изменит взгляд на медицину, мы дождемся настоящей — без мистификации — реформы нашего здравоохранения.
Понимаю, что нарисовал картинки не очень веселые и не самые радостные, и все-таки я пользуюсь случаем, чтобы признаться в любви к медицине. Да, вот этой самой, убогой, бедной, теряющей свой престиж. И иной раз, утешая себя, я говорю высоким словом — а как иначе, провинциальный ведь лекарь — ты все же вытянул счастливый билет, и судьбе было угодно, чтоб ты стал именно лекарем, не душегубом, не карьеристом, и не честолюбцем, а вот именно провинциальным лекарем, и ты был счастлив оттого, что избрал именно этот хлеб, скудный и горчайший, но вечный и повсеместный, и ты надеешься, что не подличал, не унижался и не убивал, и в молодости, начитавшись наивных философских книжек (к примеру, Мечникова), смешно вспомнить: ты надеялся, что застанешь время, когда люди будут умирать не от болезней, но исключительно от старости, дожив до инстинкта смерти и принимая смерть чуть не восторженно.
Но ты дожил лишь до времени, когда тебе говорят — начнем сначала, и ты согласен, и только просишь, чтоб не иссякла надежда на лучшие перемены и лучшие времена, потому что люди, это, конечно, не ангелы, нравственность их, как никогда, далека от идеальной, но их, любых, без различия, кто-то ведь должен защищать от преждевременной смерти, так ведь? Так, конечно, так. Да, если при этом надеешься, что где-то бродит паренек, начитавшийся наивных философских книжек, который верит, что люди доживут до времени, когда станут умирать не от болезней, а от старости — и непременно «удовлетворенные жизнью». И с этой прекраснодушной верой, вернее, с этой надеждой мне будет не так и страшно умирать. Пусть даже не от старости. Пусть от болезни.