Ездили с Кириллом к Бернару Эйвельмансу, знаменитому зоологу-бельгийцу, который живёт в Париже. Я знал его по тоненькой книжке, изданной в издательстве «Детский мир», — «По следам неизвестных животных». Название перевели неправильно: у Эйвельманса не «неизвестных», а «непризнанных». Усатый, быстрый, живой. Окна его квартиры выходят на Сену. На стене — шкура огромного питона. Выяснилось, что квартира, собственно, не его, а «жены № 2» — писательницы и художницы Алики Ватто. «Жене № 1» Бернар посылает в Брюссель алименты, живёт с Аликой — маленькой, чёрненькой, правда, ноги очень худые, которая, однако, влюблена в американского киноактера Юла Бриннера…
Самое замечательное, что всё это он мне рассказал после первой же рюмки водки, которой я его угощал.
Говорили о «снежном человеке» и «гигантском морском змее». О последнем он написал огромную книгу (которую мне подарил). Быстро наметилось полное единство мнений по всем вопросам.
Писал о нём и его исследованиях в «КП» 14.6.64.
Бернар Эйвельманс.
Музей современного искусства. В отличие от музея импрессионистов в тесном «зале для игры в мяч», кажется при Людовиках ещё построенном, этот музей просторен и великолепен по экспозиции…
…Морис Утрилло кажется каким-то сомневающимся, иногда беспомощным. Мне показалось, что сам он не считал себя настоящим художником. Этим объясняется и то, что он не любил, избегал компаний живописцев. Работал интересно. Поздно (в 52 года) женился и потом, хоть и прожил ещё 20 лет, всё творчество его тихо и незаметно покатилось под горку…
…Рауль Дюфи не похож сам на себя ни в одной картине. Лишь характерная для него резкая, острая графика делает эти картины схожими…
…Красный цвет Матисса бесспорно обладает каким-то таинственным психическим влиянием на меня. В Москве, в Музее имени Пушкина висят его «Красные рыбы». Стоит мне простоять около них пять минут, как ко мне возвращается энергия, бодрость, хорошее настроение. То же и с парижским «Интерьером в красных тонах».
…Морис Вламинк — гений компиляции! Гений, потому что все взято в тех пропорциях, в каких требуется, чтобы не упрекнули в повторении находок Сезанна, в широких мазках кисти Сутина, в чистом цвете Ван Гога и, напротив, в тщательно подобранных полутонах Марке. Вламинк должен был очень хорошо разбираться в живописи, чтобы понимать, в чём в данный момент он нуждается, где это находится и у кого конкретно это можно позаимствовать.
…Буссиньго оказался мокрым и липким.
Собор Парижской Богоматери славе своей обязан, во-первых, тем, что стоит в самом центре Парижа (центрее просто некуда: напротив собора в мостовой — медная звезда, от которой измеряют километраж по всей Франции), во-вторых — роману Виктора Гюго, который принёс ему всемирную известность. Его все знают, в отличие от собора в Сен-Дени в 20 км от Парижа, который старше, красивее, с потрясающими витражами, не говоря уже о том, что там находится усыпальница французских королей.
Японские туристы похожи на десантников: один за другим выпрыгивают из автобуса, обстреливают собор фотоаппаратами, быстро загружаются обратно и летят дальше.
Внутри Нотр-Дам тесно, путано, всё время натыкаешься на какие-то ограждения, перила. В цветном полумраке витражей плавают белые накрахмаленные чепцы монахинь.
Если подняться на галерею к химерам, увидишь самый парижский Париж. Химеры дивные, в цепком, напряжённом внимании смотрят на город, всё видят, всё слышат, всё здесь ненавидят. И нет-нет быстро обменяются кривой усмешкой, завидев беду под парижскими крышами…
Дождь. Купил берет. Внешне я уже вполне француз. Внутренне — не хватает языка…
Пантеон чинен и уныл. Казённые могилы уничтожают всякую индивидуальность покоящихся здесь людей. Могилы различаются только табличками. Идёшь и ахаешь: «Боже мой! И этот тут, и этот тоже!..»
Нас привезли на Первый конгресс девушек департамента Сена-Уаза. Мне ужасно скучно, потому что я ничего не смыслю в политике. Впрочем, по моим наблюдениям, большинству девушек тоже скучно. Все ждут знаменитого шансонье Жана Ферра. Вот и он, наконец! Рёв восторга. В профиль он удивительно похож на Жолио-Кюри. Он быстро спел 5–6 песен и хотел уйти. Рёв! Спел ещё одну. Рёв! Ещё одну спел. Рёв! Он спокойно махнул рукой музыкантам, пошли, мол, и ушёл. Я думал, будут аплодировать, орать, звать. Но все мгновенно успокоились. После его выступления, конгресс, собственно, и закончил свою работу.