Самолет «Архангельск — Пинега». Чистые леса и пустые, пронзительно зелёные пространства болот на месте сведённого леса. Цвет яркий, сочный, как на фотографиях в «Life». Без лодок и самолётов никакие передвижения здесь невозможны. Брошенный человек и в 10 километрах от жилья погибнет.
Плывём на барже по Пинеге и пьём с Ростом крепкий югославский напиток под названием «Виньяк» — уже не вино, но ещё не коньяк. Нам помогает Георгий Петрович Мартыненко, несмотря на такую фамилию — натуральный грузин из села Ацкури в 18 км от Боржоми. В 1942 году его молоденький брат ушёл на войну, и с тех пор Георгий никогда его не видел. Но брат жив! После войны друзья уговорили его поехать с ними в Новую Лавелу на Пинегу, где он и остался, работает механиком на лесосплаве, женился, у него двое детей. Георгий знал, что дорога к брату будет долгой. Он вёз ему все щедрые дары Грузии. Но он никогда не думал, что дорога будет такой длинной! И он съел и выпил сам все дары и плывёт пустой. Он мучается от того, что явится без подарков, но понимает, что он уже у цели и глупо поворачивать назад.
Осушив бутылку «Виньяка», мы с Ростом решили, что выбрасывать красивую бутылку на винте просто так пошло. Мы подумали, и Рост сочинил такое воззвание:
«СРОЧНО ПЕРЕСЛАТЬ В МОСКВУ!
Нашедшего эту бутылку просим сообщить по адресу: Москва, А-47, ул. «Правды», 24, «Комсомольская правда», что мы пока живы и впредь готовы выполнить любое задание редакции. Обнаружен след мастодонта. Идём по следу.
Я. Голованов, Ю. Рост. 17.7.67»
Я завинтил бутылку и бросил в реку. А если действительно выловят?!..
Выловили. И об этом мы узнали, уже вернувшись в Москву. Ношу записку прислали в редакцию с сопроводительным письмом:
«Комсомольская правда». Сообщаем, что данная записка найдена в бутылке, плывшей по реке Пинега около д. Шатогорка 18.7.67. Направляем по адресу.
Секретарь партийной организации колхоза «Искра»
А. Ситникова. 20.7.67»
Дорогою в сельской местности русского Севера называется та часть пространства, которая наименее пригодна для езды и ходьбы.
Анна Ивановна Лукина в селе Михеево наговаривала нам старинный северный плач невесты, в котором разбросаны удивительные слова: «разостанюшки приходят» (приходиться расставаться), «чуженин» (чужой человек), «уж, ох темнёшенько да тошнёхонько» (припев-речитатив). Её же слова: «немудрая деревенька» (деревня, брошенная людьми), «без гармошки-то сухо праздновать… Раньше в праздники нарядются, только шуркоток стоит» (шуршат праздничные наряды).
Пинежская поговорка: «Хорошо картошку есть, да соли много надо». Тут всегда были трудности с солью. Соль была только привозная.
«Давай рюмкой щёлкаться будем!»
«А лошадь! Знаешь, какая лошадь была?! В кожу не помещалась!!»
В каждой деревне — свой праздник. В Михеево — Заговень, в Вельтево — Троица, в Чикинском — Петров день. В Чикинском на Петров день и познакомились мы с братьями Гусевыми — Афанасием и Иваном. Праздник был в самом разгаре.
Афанасий сам подошёл к нам на улице. Разговорились. Афанасий работает на лесосплаве, зарабатывает до 180 рублей в месяц, деньги по местным понятиям очень большие, и почти все их пропивает. Как положено, жалуется на свою необразованность и бедность.
— Всё ведь своим горбом, Слава, своими руками, — с пьяной жалостью к самому себе говорит Афанасий и, поставив на брёвна стакан с пивом, протягивает мне руки с коричневыми от загара кистями, а выше — совершенно, до голубизны, белые, так что кажется, будто Афанасий в перчатках. — Никаких тебе механизмов, никаких тебе машин…
— Да как же, — робко возражаю я, — а вот трактор трелёвочный на том берегу…
— Трактор?.. Есть трактор! — подумав, соглашается Афанасий. — А что он, трактор-то? Всё одно на горбе таскаешь…
Что, где и когда Афанасий таскает «на горбе», из дальнейшей беседы я так и не понял…
К Ивану Гусеву привели нас его дружки. Привлечённые фотоаппаратами Роста, к нам подошли ещё двое. Один — высокий, худой, в подвёрнутых резиновых сапогах и в синем мятом кителе лесника, оказался мастером лесосплава. Мастер был пьян столь круто, что постоянно находился на границе падения. Когда его влекло к какой-нибудь кочке, на которую он непременно должен был свалиться, мастер начинал быстро ходить по кругу, инстинктивно используя эффект центробежного движения, который не давал ему упасть. Глаза его то бессильно закатывались в алкогольной муке, то выкатывались снова, но не смотрели по сторонам, а равнодушно разглядывали что-то очень маленькое впереди и словно слегка дымились.