Тимофей сразу навострил уши: что предложил директор? Мы нехотя сказали, что есть возможность купить в зверосовхозе шкурки норки по 60 руб. Баженов пришел в неописуемое возбуждение. В нем мы давно подметили коммерческую жилку. Точнее, может быть и нет никакой жилки, но он хорошо помнит цены: где, что и за сколько продают. Поскольку мы вяло реагировали на «предложение директора», Тима отобрал у нас все наличные деньги и во время прощального разговора с директором сказал, что готов купить 10–12 шкурок. Директор Фёдор Архипович Филиппов, славный мужик и умелый хозяйственник, от неожиданного этого предложения открыл рот, а закрыть не может. Мы с Игорем принялись стыдить Баженова:
— Ну зачем ты, Тима, ставишь Фёдора Архиповича в неудобное положение?! Ты же должен понять, что это — совхоз, государственное предприятие! Эти норки — государственная собственность, понимаешь? А ты — «60 рублей»! Ты бы ещё 20 сказал…
Тимофей сидел красный, как рак, всё понял, понял, в какой он глубокой ж….. Потом мы всё объяснили Филиппову.
Проходя мимо клеток с песцами, я о чём-то громко спросил зоотехника.
— Говорите тише, пожалуйста, — попросил он. — Они очень нервные…
— Как понять «нервные»? А мы с вами не нервные?
— Нет они гораздо больше волнуются, чем мы. Если крикнешь, песец может упасть в обморок…
Один рабочий совхоза обслуживает около 1500 зверей. 2 раза в день их надо накормить, 4 раза — напоить, 2 раза — убрать клетку. Падёж — 1,86 %. В 1976 г. совхоз получил 1 247 000 руб. прибыли.
Не знаю, как это объяснить, но Кижи — это не живой музей под открытым небом, это кладбище, куда свезли архитектурные трупы. Слов нет, свезти их в одно место было необходимо, это шедевры мирового значения, но вырванные из родной почвы, они не прижились. Их множество восхищает, одновременно рождая лживые сомнения в их уникальности.
Крестьянин Иван Рябов открыл источник целебных вод. Вода прозрачная, почти безвкусная, но никакого хранения не выдерживает: через несколько часов хлопьями выпадает рыжий осадок, в котором и заключена вся её сила против желудочных хворей. Услыхав об этом, Пётр I приехал сюда и основал первый в России курорт — «Марциальные Воды».
В Иосалме нам организовали замечательную баню на берегу озера.
Я понял, что нырять в прорубь — эффектное, но вполне безопасное занятие. Вода всегда имеет плюсовую температуру. А снег, по крайней мере на поверхности, имеет температуру окружающего воздуха. Если на улице 20 градусов мороза, то и снег имеет 20 градусов. Так что прорубь — это для пижонов, прыгнуть из парной в снег гораздо приятнее.
Кондопога. Гигантский бумажный комбинат. Когда меняют валы, на которые наматывается бесконечная бумажная лента, срыв её делают палкой, при этом движение рабочего очень похоже на движение крестьянина, скирдующего стог. Бумагоделательные машины производят в минуту 800 м толстой и 250 м тонкой бумаги. Сверх плана машина может дать около 130 т бумаги. По моим подсчетам, на ней можно отпечатать примерно 50 млн. экз. «КП». Бумага стоит в цеху готовой продукции в виде колонн не намного меньше, чем колонны Большого театра.
Гостили у пограничников на КПП у майора Вячеслава Ширяева. Когда заходит разговор о «нарушителях», все стыдливо умалчивают, что никаких нарушителей «оттуда — сюда» нет: Все нарушители только «отсюда-туда». Мы не охраняем, мы не пускаем. Конечно, ребята эти ни в чём не виноваты, но сегодня во всей постановке пограничного дела есть что-то гадкое, порочное.
Позвонил Вячеслав[315] и сказал, что сегодня умер Стасис[316]. Рак задушил его. Он так нравился мне и как художник, и как человек. Не было в нём суеты, мелкого неинтеллигентного «базара», напротив, вся его мощная ладная фигура излучала какое-то достойное спокойствие, уверенную неторопливость мастера. Большой, красивый, он в моём воображении был похож на молодого Шаляпина. В компаниях Стасис никогда не стремился овладеть вниманием аудитории и вообще, он не был заводилой, хорошим рассказчиком, но почему-то этот молчаливый человек притягивал к себе больше, чем признанные говоруны. Он любил застолье, но я никогда не видел его пьяным, он никогда не «выходил из образа», оставаясь всегда, как большинство сильных и крупных людей, мягким и доброжелательным. Помню, на юбилее журнала «Юность» мы большой компанией плавали на пароходе, а придя в «Берёзовую рощу», затеяли игру в футбол. Стасис летел к воротам, всё сокрушая на своем пути. Ни ловкий Аксёнов, ни тяжеловесный Рождественский не могли остановить его. Болельщики хохотали и кричали, что Стасиса надо менять на трёх игроков. Он был замечательный спортсмен, чемпион Литвы по плаванию, баскетболист; кажется, не было такого вида спорта, в котором он не достиг бы высот. Последний раз мельком виделись мы с ним уже очень давно, в Вильнюсе, осенью 1972 г. Он приглашал в мастерскую, но что-то помешало мне тогда зайти к нему. Потом, не помню уже кто, кажется Роба[317], сказал мне, что у Стасиса рак.