— Вас как зовут?
— Ярослав.
— Вот видите! «Ярослав»! И я — Ярослав! Если мы, Ярославы, не будем помогать друг другу, всякие Йозефы нас затопчут! Остановите автобус: товарищу надо оказать срочную медицинскую помощь…
Когда я пробирался к Виктору в салоне автобуса с бутылкой в руках, он смотрел на меня так, как смотрит отец на новорожденного сына…
Загородный дом молодёжи в Ческовицах. Где-то под нами карстовые пещеры. Брно. На веранде ресторана «Метрополь» пил виски: никак деньги потратить не могу. В городке Требич купил, наконец, замечательную автомобильную щётку. В парке городка Тоужим стоит самолёт. Я в этом самолёте выступал. Карловы Вары. Немощные шейхи в чалмах на инвалидных колясках, верящие в чудо источников Карловых Вар.
Улан-Батор — совершенно безликий город. Просто никакой. Трёхэтажки в белой штукатурке. Зелени очень мало: монгол — человек степной и зелень не понимает. Любой куст у дома выглядит для него дико, он ему традиционно чужд, быть может, даже враждебен. Чистые, пустынные, со всех сторон продуваемые ветром улицы. Заглядывал в окна студенческих общежитий (мы живём рядом с университетом). Удивляет не грязь, а неуют. То же в редакциях, конторах, учреждениях. Голые лампочки, пустые стены. Пустые столы. Ну, не приучен монгол к столу! Даже если мебель хорошая, комната похожа больше на мебельный магазин. В гостинице у нас был двухкомнатный номер. В первой — меньшей — комнате большой диван, два кресла, журнальный столик. Во второй: три кровати и платяной шкаф. Плафон над дверью. У кроватей ни тумбочек, ни ковриков, ни ламп. Всё вроде бы добротное, чистое, но ужасно необжитое… Надо бы посетить квартиру монгольского интеллигента…
Выступал в Союзе писателей, рассказывал о перестройке, дарил книги. Вопросы о Платонове, Пастернаке, Солженицыне.
В ресторане кормят хорошо. Пенистый, очень «химический» лимонад. Пива нет. Жил в трёхместном номере с Лёнькой Репиным и Вадимом Некрасовым, фотокорреспондентом. В коммунальном тресте рассказывал о «снежном человеке». Слушали на редкость внимательно, открыв рот. Задавали толковые вопросы.
46 % жителей Улан-Батора живёт в домах, остальные — в юртах за глухими деревянными заборами. Юрты дымят печками. Есть электричество. Около некоторых юрт даже автомобили стоят. Мои пожелания посмотреть юрту были дважды вежливо отклонены…
В гостинице — молодые немцы, взвинченные бесконечными неудобствами…
В Улан-Баторе по сути нет магазинов, но люди в подавляющем большинстве одеты чисто и даже нарядно. Совершенно непонятно, кок им это удаётся, потому что даже в магазинах для дипломатов ничего нет. Просто чтобы истратить деньги, купил скверный кожаный пиджак и забавную шкурку тарбагана с головкой и красной суконной отделкой по краям. Отсутствует обязательная для восточных городов торговая улица. Рынка я тоже не видел. Никак не пойму: где и как добывают пищу 650 тысяч жителей этого города.
Буддийский храм. На красных скамейках в подушках сидят стриженные под нуль, как солдаты, ламы. Тоже в красном. Громкий их шёпот не прерывается, как журчание ручья. Искал интересные лица, но не нашёл. Чаще всего — хитрые, капризные, не очень умные (по глазам видно) старики. По всем стенам пагоды — застеклённые полки с бесчисленными Буддами, некоторые — в накидках из золотистых тряпочек. В углу на полках — книги: между двумя дощечками — сероватые листы с иероглифами и какими-то прихотливыми рисунками. Ламы журчат и аккуратно перекладывают листы. Есть книги очень большие, до метра в длину, шириной и толщиной сантиметров по 15.
Перед пагодами (я был в двух. Самая большая на ремонте) в маленьком домике через маленькое застеклённое окошко молодой монах продавал жёлто-зелёный порошок, похожий на толчёный навоз. Порошок насыпают в серебряные пеналы и поджигают. Он медленно тлеет, курясь синеньким, мятным дымком. В домике, где монах торгует порошком, заметил настенный календарь «Московских новостей». У одного монаха на скамье лежала свежая газета.