— Ха, и не таких находили.
— Ты, Борзый, больно не трепись. А-то остальные вопросы начнут задавать.
Борзый шмыгнул носом, и лёгким движением руки, запустил папиросу в даль.
— Пять минут и завтрак будет готов, — крикнул мягкоголосый повар. В лагере началась суета.
— Ну так что? — продолжил Борзый.
— Тех двоих, сразу в расход. Пусть другие награду делят. А узкоглазого надо будет вырубить, чтоб про золото не сболтнул.
— Ага, это я беру на себя. А дальше что?
— Будешь тащить его, ну чтоб ситуацию контролировать.
— Почему я?
— У меня спина больная, забыл?
— Ну, сука, на все у тебя ответ.
— Придётся ещё кого-то в долю брать, чтоб все по-честному выглядело.
— Как насчёт Повара?
— Слишком мягкотелый. Хотя, с другой стороны проблем не создаст.
— И я об этом.
— Тогда бери на себя Повара, а я, пожалуй, Эскимоса завербую. Мужик он здоровый, но один черт по-нашему плохо говорит.
Шрам запрокинул голову, чтобы лучше рассмотреть друга.
— Борзый, только ради бога, держи язык за зубами.
— Обижаешь.
Оставь надежду, всяк сюда входящий
Дорога была тяжелой. Словно зыбучие пески, снег проглатывал каждый шаг, а завывающий ледяной ветер тысячью иглами впивался в глаза.
Над горным хребтом гордо возвышалось солнце. Трое путников колонной взбирались по старой заметённой тропе. В руках каждого была длинная трость, а на плечах свисала котомка.
Издали, слабым эхом в спину донесся лай собак. Остановившись, путники посмотрели вниз. Далеко, на окруженной лесами опушке, кучкой суетились крошечные абрисы людей.
– Ты сказал, что запутал следы, – глухим голосом, из-за шарфа, пробормотал мужчина с узким разрезом глаза.
Колонновожатый молча развернулся и продолжил путь. Остальные последовали за ним.
Обогнув холмы и пройдя еще десяток верст по заснеженной равнине, колонна уперлась в продолжительный лесной массив. Вдоль деревьев, с периодичностью в несколько саженей, стояли покошенные деревянные столбы. Один из группы окинул деревья взглядом, от корней до кончика макушек, и приспустил шарф. Черная густая борода выскочила на свободу. Его, и без того еле заметные зрачки, скрылись в ухмылистом прищуре:
– Оставь надежду, всяк сюда входящий! – с выражением произнес он.
– Не смешно, – нахмурился проводник и тоже спустил шарф. Он был чуть больше чем в половину роста своих товарищей, но при этом, обладал крайне басистым голосом, за что и получил свое прозвище – «Гном».
Гоном взглянул на пройденный путь. Солнца уже не было видно, а за холмом расстилалось красное зарево. «Заночуем тут», – сказал он и сбросил сумку с плеч. Синегубый и узкоглазый уже сидели на снегу.
– Охотники отстают на день, – уверено продолжал Гном, – нужно последний раз хорошенько отдохнуть. Дальше придется идти два дня не смыкая глаз.
По одаль от привала, на открытой местности, ветер гонял озябший слой снега словно пудру. Над головами, с треском раскачивались вековые сосны.
– А что если его уже нет? – спросил узкоглазый развязывая котомку, – Или вообще никогда не было?
Гном внимательно рассмотрел лесной массив и присаживаясь на корточки помотал головой.
– Есть. Я его своими глазами видел.
– Ну, я к тому, что у страха глаза велики.
– Семь человек… – продолжил Гном, – среди них были дорогие для меня люди. За пару мгновений от них остались одни огрызки.
– Тебя поэтому к расстрелу приговорили? Решили, что ты их убил?
К горлу подступил ком. Гном осторожно кивнул головой и побледнев опустил взгляд. На несколько секунд он потерялся в воспоминаниях будто его тут и нет. Страх, как заразная проказа, обездвижил внемлющих соратников. По их коже пробежались мурашки.
– Скажи мне, – не поднимая взгляда резко обратился Гном, – какой зверь на такое способен?
В воздухе повисла соболезнующая тишина. Даже красное зарево, будто еще один участник разговора, почти спряталось за горизонт.