Получив от Ефима одобрительный кивок и обещание подождать меня тут же на лавочке, я поднялась и последовала за родственником умершей девочки, нервно комкая в кармане платок.
Побежав спасать Орика я невольно загнала себя в ловушку, а может так пожелала богиня, чтобы мы все-таки встретились и поговорили. К сожалению в голове не было ни единого повода для отказа, поэтому пришлось идти, за уверенно шагающим медведем. Да и дорога до дома была совсем короткой. Буквально напротив колодца стоял большой двухэтажный добротный дом, с высоким бревенчатым забором. Как к осаде готовились честное слово.
За калиткой нас встретил большой лохматый пес, черной окраски, который радостно повизгивая и метя хвостом бросился ко мне на полусогнутых. У пса была на столько умильная, жаждущая ласки мордаха, что я просто не смогла пройти мимо и потрепала его между ушей. Хозяин собаки, наблюдавший за этой сценой, чуть улыбнулся и потарапливая махнул мне рукой в сторону дома. Где сразу провел в какую-то небольшую комнату, видимо для гостей или постояльцев, так как обставлена она была совсем просто. Стол, два стула, шкаф, небольшая койка, аккуратно заправленная и никаких милых сердцу мелочей.
- Присаживайся, - предложил мужчина, отодвинув один стул, а сам уселся на второй прямо напротив.
Я настороженно присела на самый краешек, мысленно надеясь, что меня сюда не ругать привели и не убивать. Весь вид мужчины меня немного пугал и я никак не могла и не хотела погасить в душе настороженность.
Какое то время хозяин дома и отец Орика меня рассматривал, очень внимательно, словно пытаясь высмотреть во мне что-то.
- Мое имя Цейд. - произнес наконец мужчина, после тяжелого вздоха. - Не боись ты так. Ругать тебя не за что. Не виновата ты, что боги так распорядились и девочку мою Маюшку прибрали, а тебя на ее место приставили. Давай уж лучше решим, как дальше жить будем. Семьей, аль чужаками.
- Не знаю, честно говоря. - осторожно ответила я, после недолгого молчания. - В своем мире я была уже пожилой женщиной, повидавшей жизнь. Так что переделать меня под ваши желания и хотения будет сложно. Да и мне будет трудно свыкнуться с мыслью о новых не то что родственниках, а родителях.
- Но ты не против попробовать. - ухватился за мои слова Цейд, чуть подавшись вперед. - Ты пойми, девонька, по дочке мы скучаем сильно, пусть и не одна она у нас. Давай попробуем жить семьей. Ты постараешься привыкнуть к нам, а мы к тебе. Ничего же плохого в этом нет. Орик только рад будет, да и жинка моя, Марфа, ни в жисть не откажется пусть и от иномирного, но ребенка.
***
- Я не знаю... - честно ответила я, находясь в некотором замешательстве от того, что отец погибшей девочки теперь с невероятной легкостью и упорством пытался привлечь меня в свою семью.
Что вообще руководит этим мужчиной? Он не любил дочь? Или хочет чтобы хотя бы тело дочери было под присмотром, чтобы новая хозяйка его не попортила?
Цейд, до этого наблюдавший за мной с надеждой, как-то ссутулился и уперев взгляд в столешницу, произнес:
- Марфа... Она после смерти дочери совсем плохая была. Болела очень сильно. Осунулась, перестала разговаривать и радоваться жизни. - голос Цейда был глухим и тихим, и мне приходилось напрягать слух, чтобы услышать его. - Когда ты, Римма, заняла тело нашей дочери, я был обескуражен и несколько расстроен. А Марфа... Она воспряла надеждой. Когда тебя унесли во внутренние комнаты храма. И вбила себе в голову, что боги и Судьба дали нам еще один шанс, заново подарили дочь. Уже несколько дней она заново обставляет твою комнату. И я боюсь, что она просто не захочет жить если ты сейчас откажешься с нами общаться. Ты говорила, что ты в своем мире была пожилой женщиной. У тебя есть дети, внуки, будут правнуки. Римма, тебе известно, что такое материнское сердце. Войди в мое положение. Я очень сильно люблю свою жену...
Некоторое время мы молчали. Мне стало все понятно. Бедный Цейд старается сохранить то, что у него осталось. Он не сможет уже никогда вернуть дочь, ту, что породил, ту, что нянчил с самого рождения, ту, что выросла на его глазах, радовала своими победами, огорчала своими поражениями. У него растет сын, просто фантастический, замечательный мальчик, и при этом угасает супруга. Цейд доведен до такого отчаяния, что готов просить о помощи женщину, которая заняла тело его дочери. Чужую, непонятную, иномирную, с другими убеждениями, многолетним жизненным опытом. Что я могу сейчас сказать ему? Убитому горем мужчине?