— Ты проспала почти сутки, поэтому я уже начал беспокоиться о твоём самочувствии, но, к счастью, ты просто переутомилась, — как ни в чём не бывало продолжал парень, едва ли не насильно вновь натягивая на сестру одеяло и в мгновение ока превращая её в подобие кокона. В руки мало что понимающей спросонья Люси моментально была всучена чашка горячего чая, а разговор вновь поплыл в непринуждённом течении. По щекам предательскими багровыми пятнами расцветал румянец; она уже и не могла вспомнить, когда в последний раз о ней кто-то заботился. Сейчас ей казалось, что большего для счастья и не надо. Стоит просто вот так сидеть рядом с ним и в открытую, не украдкой, как раньше, разглядывать его, в который раз отмечая про себя мельчайшие детали: едва заметную родинку над верхней губой, опущенные уголки глаз и небольшую горбинку на прямом носу с узкими ноздрями. То, как он, сам того не замечая, торопливо облизывает губы во время разговора и периодически жмурится, как пригревшийся на солнце кот… Этот список она могла бы продолжать почти бесконечно. Его привычки она, казалось, знала лучше, чем собственные.
— Люси.
По сравнению с первоначальной интонацией его голос настолько сильно изменился, что Люси почувствовала, будто на неё вылили ведро ледяной воды. Словно в замедленной съёмке она повернулась к брату, боясь даже моргнуть лишний раз, и во все глаза уставилась на него, показывая тем самым, что слушает.
— Ты меня разочаровала. Вчера ты вела себя совсем неподобающе, а когда потеряла сознание, то беднягу Ивана и вовсе чуть удар не хватил. Случилось что-то плохое? Можешь рассказать мне.
Его первые слова ещё долго отзывались эхом в коридорах памяти. Люси неосознанно втянула голову в плечи и, поспешно отставив в сторону полупустую чашку, натянула одеяло по самый нос. Взгляд… его взгляд был таким пугающим, что она почти осязаемо ощутила, как вслед за ним кожа покрывается толстой коркой льда. Горло охватило парализующим спазмом, но девушка при всём желании ничего не смогла бы возразить. Душу захлестнул безудержный, сродни первобытному страх быть отвергнутой и непонятой. Какая, в конце концов, разница, что произошло, если всё это осталось в прошлом и никогда больше не повторится?
— Вижу по глазам, что ты раскаиваешься. Господин Дреяр был настолько любезен, что даже отправил тебе посылку в качестве извинения, — вид девичьего личика, вот-вот готового расплакаться, заставил его смягчиться. Стинг потрепал сестру по волосам и встал, явно собираясь уходить. — Коробка стоит у двери. Я был слишком резок с тобой. Отдыхай, а я уже пойду, у меня гость.
Люси словно впала в прострацию и не знала, чему ей следует поражаться больше: наглости похотливого старика, который ещё умудрился как-то напомнить о себе, или же тому, что Стинг пригласил кого-то к ним в дом — это было огромной редкостью. Несмотря на то, что он производил впечатление довольно общительного и компанейского человека, хорошо общался с довольно узким кругом людей.
Посылка, о которой он упомянул, и в самом деле стояла у самой двери. Вернее сказать, их было даже две. Движимая природным любопытством, Люси схватила сразу обе, но сначала принялась открывать ту, которая была обёрнута в более пёструю бумагу. Когда разорванная упаковка полетела на пол, то её взору предстало и содержимое: массивные, красиво уложенные серьги из золота, щедро усыпанные бриллиантами и топазами. Девушка вообще сомневалась, что чьи-либо уши могли выдержать подобную тяжесть — до того массивным смотрелось украшение. Прилагалась сюда и записка, написанная излишне каллиграфическим почерком. В ней говорилось о том, господин Дреяр приносит свои глубочайшие извинения и надеется, что случившийся инцидент никак не отразится на их дальнейшем общении, которое несомненно должно продолжиться. Так, например, в следующую субботу состоится открытие какой-то выставки, на которой он был очень желал увидеть и мисс Хартфилию… Дочитывать этот бред девушка не стала: в порыве злости скомкала бумагу и бросила её в урну, до которой образовавшийся шарик не долетел всего несколько сантиметров. Её воротило от одной мысли о том, что она могла бы носить подарки этого старого извращенца. Неужели он и вправду надеялся купить её прощение (или даже нечто большее?) подобным образом? Люси начала хаотично перебирать в памяти все имевшиеся в округе ломбарды, в которых можно было бы избавиться от этой неприятной вещицы, но они были либо слишком захудалыми, чтобы позволить себе приобретение подобных вещей, либо просто бы вызвали полицию, заподозрив здесь неладное. Выругавшись себе под нос, девушка отправила коробку с серьгами вслед записке.
Полностью отдавшись всем тем негативным эмоциям, что накопились внутри неё в последнее время, Люси не сразу вспомнила о том, что вторая коробка, пусть и куда более скромная, так и осталась нераскрытой. Первым делом она подумала, что это ещё один подарок проклятого старика, но уж больно неприглядным по сравнению с первым он казался. Ни марок, ни адреса отправителя или получателя — только её имя. Сразу понятно, что кто-то лично принёс коробку к воротам дома. Мелкие буквы с лёгким наклоном влево, безо всяких завитушек и излишнего надавливания. Губы на автомате расплылись в широкой тёплой улыбке. Она отлично знала этот почерк. Теперь было даже как-то стыдно, что ей сразу не пришёл в голову подобный вариант.
На самом деле, принимая в многочисленных разговорах подружек нейтральную сторону, Люси во многом лукавила, ей было о чём рассказать. Обладая достаточно привлекательной внешностью и весёлым нравом, она легко обзаводилась поклонниками, вот только самой девушке не было до них абсолютно никакого дела. Все парни, ошивающиеся рядом, так или иначе попадали на чашу весов сравнения с братом, и это сопоставление никому из них не шло на пользу. Расстроенные юноши, не сумевшие добиться расположения красавицы, уходили в поисках более лёгкой добычи, на смену им приходили другие, но общей картины происходящего это не меняло. Так происходило год за годом, но лишь один из них всегда оставался рядом. Люси даже не могла назвать его поклонником — язык не поворачивался. Для неё он был в первую очередь очень близким другом.
Мысленно она именно так его и называла: друг. Ни имени, ни внешности — она ничего о нём не знала, и, пожалуй, с её стороны было слишком самонадеянно разбрасываться подобными словами. Но всё же от одного ощущения его присутствия, пусть и незримого, становилось легче. Это было эгоистично, но ей так сильно хотелось чувствовать себя нужной хоть кому-то.
Сложенный пополам прямоугольник бумаги был развёрнут с особым трепетом в душе и необъяснимым теплом на кончиках пальцев. С того момента, когда он в последний раз писал ей, прошло уже почти полгода — последнее письмо было получено накануне смерти отца. Было написано не так и много — Люси не могла скрыть разочарования по этому поводу. А ведь сколько ночей напролёт во время его затянувшегося молчания она думала, что чем-то оттолкнула, обидела. Она знала — он где-то здесь, совсем рядом. Каждым своим словом он делал её лучше. Теперь Люси старалась быть терпимее к окружающим и никогда не судила людей по первому впечатлению. В самых сокровенных мечтах она надеялась, что все эти письма пишет ей Стинг, но всё же следовало согласиться с очевидным: это никак не мог быть он.
Здравствуй, Люси!
Искренне надеюсь, что ты и в самом деле здорова, а тот день, когда ты обнаружила у своей двери очередное моё письмо, стал для тебя хотя бы чуточку добрее. Прошло так много времени с того момента, как я в последний раз писал тебе, что, признаться, я совершенно разучился сочинять письма. Так что заранее извиняюсь за всё то бумагомарание, что тебе сейчас придётся прочесть.
У меня были крупные проблемы, поэтому какое-то время я отсутствовал в городе и стране вообще, возможности дать о себе знать просто не было. Надеюсь, ты не беспокоилась — наверное, глупо надеяться на подобное. Ты ведь вполне и могла вздохнуть с облегчением из-за того, что какой-то псих наконец-то оставил тебя в покое. Но всё же если ты хотя бы иногда, хоть мельком вспоминала обо мне, то большего я не в праве требовать. Мысль о том, что я не настолько незначителен в твоём сердце, что при моём исчезновении ты даже ничего бы не заметила, будет всегда согревать меня.