– Нет, Свояк, не старайся, всё одно не узнаешь. Веру Алексеевну Стессель тебе видеть не приходилось.
Оно правда, конечно. Но в таком случае, значит, госпожа Стессель у нас в сети регулярно шарит и личность мою запомнила. И так мой скепсис на роже отразился, что дамочка не выдержала и расхохоталась, заразительно так.
— Брось, — говорит, — дуться, про перенос в чужое тело забыл, что ли? Цинни я, тапки тебе в книжку про попадание в Кума-Манычскую котловину кидала. Постап которая.
— Семён Семёныч! — хлопаю я себя по лбу, хохочем уже на два голоса. Галантно протягиваю даме руку и помогаю взобраться на броню, в длинной юбке это та ещё акробатика.
— Сергей Михайлович! — обращается Цинни к стоящему у катера в позе жены Лота мичману, — возвращайтесь на крейсер, передайте Александру Васильевичу, что я встретила тех, кого ожидала. Сейчас мы быстро съездим в местный штаб, и на берег прибудет группа лиц для обсуждения совместных действий.
— Каких действий? — вполголоса удивляюсь я, — БРДМ в кильватер к крейсерам пристраивать?
— У нас на кораблях целый стрелковый полк имеется. Найдёте куда пристроить?
Вот это номер!
— Хе! — говорю.
И головой — дёрг. Улыбается, знает, у кого спёр. Точно наша.
— Тогда спускайте ноги в правый люк, а я за руль сяду, стоит наших порадовать.
И мы покатили. Я даже штатную упряжку из десяти волов не стал привлекать — для такого случая бензина не жалко.
Margarita Zanudene aka Максимка
Вчера с соседнего склона скатился огромный камень. Красивый, полосатый такой. Лежал там неимоверное количество лет, и вдруг решил сменить своё положение в мире. Впрочем, что я могу знать о настроении камня? Представляете, как он отлежал тот бок, который был обращён к горе? А может быть ему надоели лучи солнца, каждое утро бьющие… Не знаю, куда там могли бить эти лучи, я же не камень. Но вот теперь он лежит внизу, наши сосны надёжно укрыли его от палящего светила. Видимо, из благодарности за то, что скатываясь с горы, он ни одну из них не сломал.
Камень лежит довольно далеко от моего ресторанчика и виден плохо. Я колдую с джезвами и время от времен поглядываю в его сторону. Иногда камень заслоняют крепкие мужские спины, обтянутые белой или пятнистой тканью. Белые, как правило, перечёркнуты ещё и ремнями портупеи. Запрет на курение в павильончике наших гостей удивил, но курить они дисциплинированно ходят на улицу.
Остальное время они пьют кофе и рисуют что-то на картах. Когда они собираются вокруг составленных в кучку столиков особенно плотно, может показаться, что в центре моей стекляшки кто-то перепугал целую стаю страусов — всё, что выше пояса, скрыто от глаз, весьма забавная картина получается.
Время от времени из невнятного гула голосов выпрыгивают отдельные фразы:
— Нет! Это решительно невозможно! — доносится из этой мешанины тел.
— Ха! Я делал это с парой пулемётов и пятью десятками плохо обученных пеонов. Просто забудьте представления о возможном, сложившиеся во время последней турецкой войны, и вы увидите, что иначе просто нельзя.
Потом зал снова укутывает смутный бубнёж, для того, чтобы разлететься от звонкого:
— А как это согласуется с цивилизованными правилами ведения войны?
— Изумительно согласуется — мы ведь не собираемся палить из пушек по женщинам, детям и безоружным. А всю эту чушь, типа: «мы вынуждены атаковать вас, господа, защищайтесь»! оставьте, пожалуйста, старику Дюма и его мушкетёрам. Ничему вас японцы не научили!
— Англичане? Я вас умоляю, они всегда строгие сторонники правил, во всём, что касается действий их противников. Не они ли в Африке целый народ не столь давно загнали в концентрационные лагеря? Детей, стариков, женщин? Не знаете? А врага следует знать, это ещё дедушка Сунь Цзы завещал. Его тоже не знаете? Как я вам завидую, молодой человек! У вас столько интересного впереди!
Царский офицер от неожиданности выпрямляется, с удивлением разглядывая заявившего это безусого и безбородого парня, которому и двадцати не дать по внешнему виду. То, что собеседнику давно за пятьдесят, внешне никак не проявляется.
Обострение купирует внезапное появление среди офицеров алой косынки. Меняется тональность разговора, но — мало этого, мало. Нужно помочь.
Кофе, ароматный, как любовь и горячий, как вулканическая лава, разлит в маленькие фарфоровые чашечки, тесно составленные на подносе из нержавеющей стали.