— Если хотите, я вас отвезу на моих санях.
— Сделайте это, пожалуйста, — обрадовался К., — сколько вы за это возьмете?
— Ничего, — сказал мужчина.
К. очень удивился.
— Вы же землемер, — пояснил тот, — и принадлежите к Замку. Вы вообще-то куда хотите ехать?
— В Замок, — быстро сказал К.
— Тогда я не поеду, — тут же заявил мужчина.
— Я ведь принадлежу к Замку, — повторил К. мужчине его собственные слова.
— Может быть, — отозвался тот равнодушно.
— Ну тогда везите меня в трактир, — сказал К.
— Хорошо, — согласился мужчина, — я сейчас выйду с санями.
Во всем этом не ощущалось особого дружелюбия, напротив, скорее это было очень своекорыстное, опасливое, почти педантское стремление убрать куда-нибудь К., чтоб тот не стоял перед домом.
Открылись ворота, и выехали маленькие сани для легкой поклажи, совсем плоские, без какого бы то ни было сиденья, тянула их слабосильная лошаденка, а за санями шел сгорбленный, тщедушный, прихрамывающий человечек с худым болезненно-красным лицом, которое казалось совсем маленьким из-за туго обмотанного вокруг головы шерстяного платка. Он был явно болен и все-таки вылез из дому — только для того, чтобы спровадить отсюда К. К. вскользь высказал что-то в этом роде, но человек отрицательно покачал головой. К. узнал от него только, что он — возница Герштеккер и что взял он эти неудобные сани, потому что они как раз стояли наготове, а вытаскивать другие заняло бы слишком много времени.
— Садитесь, — сказал Герштеккер и указал кнутом назад, на сани.
— Я сяду рядом с вами, — ответил К.
— Я не буду садиться, — сказал Герштеккер.
— Но почему? — спросил К.
— Я не буду садиться, — повторил Герштеккер, и тут на него напал кашель, который так сотрясал его, что ему пришлось расставить для устойчивости ноги, а руками ухватиться за край саней.
К. больше ничего не сказал, сел сзади на сани, кашель понемногу утих, и они поехали.
Этот Замок там, наверху (удивительно уже потемневший), до которого К. надеялся добраться еще сегодня, вновь удалялся. И словно подавая ему какой-то знак к их временному расставанию, там зазвонил колокол — радостный, торопливый колокольный звон, от которого, пусть на одно только мгновение, так сжималось сердце, словно угрожало ему — ибо и боль была в этом звоне — исполнение того, о чем неясно оно тосковало. Но вскоре большой колокол умолк и его сменил маленький, звонивший слабо и однообразно, — может быть, еще наверху, а может быть, уже и в деревне. Этот перезвон, впрочем, больше подходил к медленному движению саней и к жалкому, но непреклонному вознице.
— Эй, — неожиданно крикнул К.; они были уже рядом с церковью, до трактира было теперь недалеко, и К. мог на что-то отважиться, — я все удивляюсь, что ты на свой страх и риск отваживаешься меня раскатывать, тебе это что — разрешено?
Герштеккер не обращал на него внимания, он все так же мерно шагал рядом со своей лошадкой.
— Эй, ты! — крикнул К., загреб с саней снегу, слепил снежок и бросил Герштеккеру точно в ухо.
Тот наконец остановился и повернулся, но, увидев теперь вблизи, совсем рядом (сани проехали еще немного вперед) сгорбленную фигуру этого человека, над которым, можно сказать, надругались, его красное, усталое, худое лицо с какими-то разными щеками (одна — плоская, другая — впалая) и его настороженно открытый рот, в котором оставалось лишь несколько одиноких зубов, — К. невольно повторил уже из сострадания то, что раньше сказал со зла: не накажут ли Герштеккера за то, что он возил К.?
— Что тебе надо? — бессмысленно спросил Герштеккер, но никаких объяснений в действительности не ожидал, прикрикнул на лошаденку, и они снова поехали.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда они подъезжали к трактиру — К. узнал это по изгибу дороги, — к его удивлению, было уже совершенно темно. Неужели он так долго отсутствовал? Нет, по его расчетам, всего час, может быть — два, а вышел он утром, и есть совсем не хотелось, и только что вокруг был ровный дневной свет, и вот теперь — темнота. «Короткие дни, короткие!» — сказал он себе, соскользнул с саней и пошел к трактиру.
На верхней ступеньке маленького крыльца стоял — К. рад был его видеть — хозяин и, подняв фонарь, светил ему навстречу. На мгновение вспомнив о вознице, К. остановился; где-то кашляли в темноте, это — он. Ну его он еще увидит. Только когда К. был уже на крыльце около смиренно приветствовавшего его хозяина, он заметил, что по обе стороны от двери кто-то стоит. Он взял из рук хозяина фонарь и осветил их, это были те двое, которых он уже встречал и которых тогда назвали Артуром и Иеремией. Теперь они отсалютовали ему. Это напомнило К. его военную службу, те счастливые времена, и он засмеялся.
— Кто вы? — спросил он, переводя глаза с одного на другого.
— Ваши помощники, — ответили они.
— Это помощники, — тихо подтвердил хозяин.
— Как? — спросил К. — Вы — мои старые помощники, которым я позволил отстать, которых я жду?
Они подтвердили.
— Это хорошо, — сказал К., немного подумав, — это хорошо, что вы пришли. Впрочем, — добавил К., еще немного подумав, — вы очень задержались, вы очень нерадивы.
— Далеко было идти, — сказал один.
— Далеко идти, — повторил К., — однако, когда я вас встретил, вы шли из Замка.
— Да, — сказали они без каких-либо объяснений.
— Где у вас аппаратура? — спросил К.
— У нас нет, — ответили они.
— Аппаратура, которую я вам доверил, — пояснил К.
— У нас нет, — повторили они.
— Ну что за люди! — сказал К. — В землемерском деле что-нибудь понимаете?
— Нет, — ответили они.
— Но если вы — мои старые помощники, так вы же должны в этом понимать.
Они молчали.
— Ладно, пошли, — сказал К., подтолкнул их в дом и вошел после них.
Вскоре они сидели в общей зале втроем за маленьким столиком (К. — посредине, справа и слева — помощники), преимущественно молчали и пили пиво. Кроме них, только за одним из столов сидели крестьяне — как и накануне вечером.
— Тяжело с вами, — сказал К., сравнивая уже не в первый раз их лица. — Как, собственно, прикажете вас различать? У вас различаются только имена, в остальном вы похожи друг на друга… как, — он запнулся, затем невольно продолжил, — в остальном вы действительно похожи друг на друга, как змеи.
Они усмехнулись.
— Вообще-то нас хорошо различают, — сказали они, оправдываясь.
— По-видимому, да, — согласился К., — я и сам был свидетелем этого, но у меня есть только мои глаза, и ими различить вас я не могу. Поэтому я буду обращаться с вами как с одним-единственным человеком и обоих называть Артур, тем более что так зовут одного из вас. Тебя, что ли? — спросил К. у одного.
— Нет, — ответил тот, — меня зовут Иеремия.
— Ну, это не важно, — сказал К., — я буду вас обоих называть Артур. Если я посылаю куда-нибудь Артура, вы идете оба, если я даю Артуру какую-то работу, вы оба делаете ее; правда, для меня это большое неудобство, что я не смогу использовать вас для разных работ, но зато и преимущество, поскольку за все, что я вам ни поручу, вы несете безраздельно общую ответственность. Как вы будете делить работу между собой, мне все равно, но после не вздумайте сваливать друг на друга: вы для меня один-единственный человек.
Они подумали и сказали:
— Так нам было бы очень неприятно.
— Еще бы, — подтвердил К., — разумеется, это должно быть вам неприятно, но так это и будет.
Уже некоторое время К. наблюдал за крестьянином, который все крутился возле их стола; наконец крестьянин решился, подошел к одному из помощников и теперь собирался что-то шепнуть ему на ухо.
— Прошу прощения, — сказал К., ударил ладонью по столу и встал, — это мои помощники, мы сейчас кое-что обсуждаем, и никто не имеет права нам мешать.
— О, пожалуйста, пожалуйста, — испуганно проговорил крестьянин и, пятясь, вернулся к своей компании.
— Это вам следует запомнить прежде всего, — продолжил К., снова усевшись. — Без моего разрешения вы не имеете права ни с кем разговаривать. Я здесь чужой, и если вы — мои старые помощники, то и вы — чужие. Мы, трое чужаков, должны поэтому держаться вместе, в знак этого дайте мне ваши руки.
Чересчур охотно протянули они их К.
— Уберите лапы, — сказал он, — а мой приказ выполнять. Я сейчас иду спать и вам советую сделать то же. Сегодня мы один рабочий день потеряли, завтра работа должна быть начата очень рано. Вам надо будет достать сани для поездки в Замок и в шесть часов утра быть с ними здесь, перед домом, наготове.
— Хорошо, — сказал один. Но второй вмешался:
— Ты говоришь «хорошо», хотя отлично знаешь, что это невозможно.
— Тихо, — прикрикнул К., — вы, кажется, начинаете отличаться друг от друга.
Но тут уже заговорил и первый:
— Он прав, это невозможно, без разрешения никому из чужих нельзя в Замок.
— У кого нужно запрашивать разрешение?
— Я не знаю, наверное, у кастеляна.
— Тогда мы запросим его по телефону, быстро звоните кастеляну — оба!
Они побежали к аппарату, попросили соединить (как они там толкались — внешне они были смехотворно послушны) и спросили, можно ли К. прийти с ними завтра в Замок. Ответное «нет!» было слышно и у стола К. Но ответ был более обстоятельным, он звучал: «Ни завтра, ни когда-либо еще».