— Я с исключительным удовольствием пошел бы вам навстречу, — сказал хозяин, — но, даже не касаясь строгости инструкции, о которой вы судите как человек посторонний, это неосуществимо уже потому, что господа до крайности чувствительны, я убежден, что они неспособны, во всяком случае — не готовы вынести вид постороннего человека; поэтому если бы я разрешил вам переночевать здесь и вас из-за какой-нибудь случайности — а случайности всегда на стороне господ — обнаружили, то не только я пропал бы, но и вы тоже. Звучит это смехотворно, но это правда.
Этот высокий, наглухо застегнутый господин, который стоял, уперев одну руку в стену, другую — в бок, скрестив ноги и слегка наклонившись к К., и доверительно с ним беседовал, казался почти не имеющим отношения к этой деревне, несмотря на свою одежду, выглядевшую всего лишь празднично-крестьянской.
— Я вам всецело верю, — заверил К., — и недооценивать значение инструкции — если даже я и выразился неудачно — совсем не собираюсь. Только на одно я хочу еще обратить ваше внимание: у меня есть в Замке весьма полезные связи и будут еще более полезные, они защитят вас от любой опасности, которая могла бы возникнуть из-за моего ночлега здесь, и служат ручательством в том, что я в состоянии полной мерой отплатить за маленькое одолжение.
— Я знаю, — сказал хозяин и повторил еще раз: — Это я знаю.
К. мог бы сейчас выразить свое желание энергичнее, но именно такой ответ хозяина отвлек его, поэтому он только спросил:
— Сегодня здесь ночует много господ из Замка?
— В этом отношении сегодня довольно благоприятно, — сказал, словно заманивая, хозяин. — На сегодня остался только один господин.
К. все еще не решался настаивать, да и надеялся теперь, что уже почти принят, так что он спросил еще только имя господина.
— Кламм, — небрежно бросил хозяин, оборачиваясь к своей жене, которая подходила, шурша до странности поношенным, старомодным, перегруженным рюшами и сборками, но изысканно городским платьем.
Она пришла за хозяином: господину управляющему что-то понадобилось. Но прежде чем уйти, хозяин обернулся еще раз к К., словно теперь уже не ему, а самому К. предстояло решать вопрос о ночлеге. Но К. ничего не мог сказать; больше всего его смутило то обстоятельство, что здесь оказался именно его начальник. Не будучи в состоянии вполне объяснить это самому себе, он тем не менее чувствовал, что в отношении Кламма он не так свободен, как в отношении Замка вообще; если бы Кламм застал его здесь, это явилось бы для К. — хоть и не такой трагедией, как изображал хозяин, но все же — некоей болезненной нелепостью, примерно так, как если бы он кому-нибудь, кому он обязан благодарностью, причинил по легкомыслию боль; тяжело угнетало его и то, что в подобных раздумьях уже явно сказывались — он это видел — те последствия подчиненного положения, положения работника, которых он так боялся, и что даже сейчас, когда они выступили так явно, он не в состоянии был справиться с ними. И К. стоял, кусал губы и ничего не говорил. Еще раз перед тем, как исчезнуть за дверью, хозяин обернулся к нему. К. смотрел ему вслед и не двигался с места, пока не подошла Ольга и не утащила его.
— Чего ты хотел от хозяина? — спросила Ольга.
— Я хотел здесь переночевать, — сказал К.
— Ты же у нас ночуешь, — удивленно сказала Ольга.
— Да, разумеется, — отозвался К. и предоставил ей самой истолковать смысл этих слов.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В пивной, большой, совершенно пустой посередине комнате, вдоль стен стояли бочки; вокруг бочек и на них сидели крестьяне, которые, однако, выглядели иначе, чем люди в трактире К. Одежда их была чище и единообразнее: серо-желтые куртки из грубой материи в складках, штаны в обтяжку. Это были низкорослые на первый взгляд, очень похожие друг на друга люди с плоскими, костистыми и в то же время полными лицами. Они молчали и почти не двигались, только их взгляды медленно и равнодушно следовали за вошедшими. Но все же их было так много, и стояла такая тишина, что все это угнетающе действовало на К. Он снова взял руку Ольги, объясняя им таким образом свое присутствие. В углу поднялся какой-то знакомый Ольги и хотел подойти к ней, но К., шедший с ней под руку, повернул ее в другую сторону. Никто, кроме нее, не мог этого заметить, она позволила это, искоса насмешливо взглянув на него.
Пиво разливала молодая девушка по имени Фрида. Невзрачная, маленькая, светловолосая девушка с худощавым лицом и печальными глазами, но взгляд ее глаз был поразителен — в нем было какое-то особенное превосходство. Она взглянула на К., и ему показалось, что ее взгляд уже проник в такие касавшиеся К. вещи, о существовании которых он сам еще даже не подозревал, но в существовании которых его убеждал этот взгляд. К. не отрываясь смотрел сбоку на Фриду, она в это время уже говорила с Ольгой. Подругами Ольга и Фрида, по-видимому, не были, разговаривали немногословно и холодно. К. захотелось им помочь, и он без вступлений спросил:
— Вы знаете господина Кламма?
Ольга рассмеялась.
— Чего ты смеешься? — сердито спросил К.
— Я вовсе не смеюсь, — сказала она и снова засмеялась.
— Ольга просто еще ребенок, — сказал К. и далеко перегнулся через стойку, чтобы еще раз притянуть к себе взгляд Фриды.
Но она опустила глаза и тихо спросила:
— Вы хотите видеть господина Кламма?
К. подтвердил это. Она указала на дверь, которая была рядом, слева от нее.
— Здесь есть маленький глазок, вы можете туда заглянуть.
— А эти люди? — спросил К.
Она выпятила нижнюю губу и необычайно мягкой рукой потянула К. к двери. Сквозь маленький глазок, просверленный явно для наблюдения, ему была видна почти вся соседняя комната. В центре комнаты, у письменного стола на удобном круглом стуле, резко освещенный свисавшей перед ним электрической лампочкой, сидел господин Кламм. Среднего роста, толстый, грузный господин. Лицо было еще гладкое, но щеки под тяжестью возраста уже немного обвисли. Черные усы торчали в стороны. Косо надетое, поблескивающее пенсне скрывало глаза. Если бы господин Кламм совсем придвинулся к столу, К. видел бы только его профиль, но так как Кламм был сильно развернут к нему, К. смотрел ему прямо в лицо. Левый локоть Кламма лежал на столе, правая рука, в которой у него была виргинская сигара, покоилась на колене. На столе стоял стакан пива; по краю стола шел высокий бортик, и К. не мог разглядеть, лежат ли на столе какие-нибудь бумаги, тем не менее ему казалось, что стол должен быть пустым. Для надежности он попросил Фриду поглядеть в глазок и уточнить, так ли это, но поскольку Фрида недавно была в комнате, то она смогла не глядя подтвердить К., что никаких бумаг там нет. К. спросил Фриду, должен ли он уже отойти, но она сказала, что он может смотреть, пока ему это не надоест. Они остались теперь с Фридой вдвоем; Ольга, как он мельком отметил, нашла все же дорогу к своему знакомому и теперь сидела на высокой бочке и болтала ногами.
— Фрида, — спросил К. шепотом, — вы господина Кламма очень хорошо знаете?
— О да, — сказала она, — очень хорошо.
Она стояла рядом с К., прислонившись к стене, и игриво — К. только сейчас это бросилось в глаза — оправляла свою легкую, кремового цвета блузку с глубоким вырезом, которая висела как чужая на ее худых плечах. Потом она сказала:
— Разве вы не слышали, как Ольга тут смеялась?
— Да, невежа, — кивнул К.
— Ну, повод смеяться был, — примирительно сказала она. — Вы спросили, знаю ли я Кламма, а я ведь… — здесь она невольно чуть-чуть выпрямилась, и снова ее самоуверенный, совершенно не соответствовавший тому, что говорилось, взгляд скользнул по К., — а я ведь его возлюбленная.
— Возлюбленная Кламма, — повторил К.
Она кивнула.
— Тогда, — сказал К., улыбаясь, чтобы разговор не сделался слишком уж серьезным, — вы для меня — внушающая почтение персона.
— Не только для вас, — дружелюбно, но не отвечая на его улыбку, сказала Фрида.
У К. было оружие против ее заносчивости — и он применил его; он спросил:
— Вы уже бывали в Замке?
Это, однако, не подействовало, ибо она ответила:
— Нет, но разве не достаточно того, что я здесь, в пивной?
Тщеславие ее было явно несуразно, и, кажется, именно К. должен был послужить его удовлетворению.
— Еще бы, — подтвердил К. — здесь, в пивной, вы ведь исполняете работу хозяина.
— Вот именно, — сказала она, — а начинала я работницей в хлеву, в трактире «У моста».
— С такими нежными руками, — полувопросительно произнес К., не зная сам, только ли он льстит или и в самом деле она привлекает его. Руки у нее были действительно маленькие и нежные, но точно так же их можно было назвать слабыми и безжизненными.
— На это тогда никто не обращал внимания, — вздохнула она, — да и сейчас-то…
К. вопросительно взглянул на нее. Она покачала головой и продолжать не хотела.
— У вас, разумеется, есть свои тайны, — сказал К., — и вы не станете говорить о них с кем-то, кого вы знаете всего полчаса и у кого еще не было случая рассказать вам, что он, собственно, собой представляет.
Но это, как оказалось, было неудачное замечание: он словно пробудил Фриду от какого-то благоприятного для него полусна. Она вынула из кожаного карманчика, висевшего у нее на поясе, маленькую деревяшку, заткнула ею глазок, сказала К. (видно было, как она старается, чтобы он не заметил перемены в ее настроении):