Какие же личные выгоды преследовала графиня в этом деле? Графиня ла Рош-Негли надеялась посредством развода поселиться в поместье Шамбла, и желание это, постоянно обуревавшее ее, вскоре приняло масштабы навязчивой идеи. Самая мысль о том, что Марселанж владел замком Шамбла, жил там и управлял им, вызывала у графини припадки бешенства, но бешенства ханжи, то есть внутреннего и никогда не проявлявшегося на поверхности. Графиня очень хорошо владела собой и не могла себе позволить хоть на минуту сбросить маску набожности, которую она надела на свое лицо.
Когда ей не удалось заманить Марселанжа в гнусную мышеловку, описанную нами, графиня, по-видимому, покорилась судьбе и занималась только посещением церквей и помощью бедным. Но в то же время она тайно принимала у себя молодого крестьянина по имени Арзак, бывшего служителя в Шамбла, человека, преданного Жаку Бессону, который, в свою очередь, сам был предан «дамам», как в Пюи и в Шамбла называли графиню и ее дочь. Этот Арзак оказался способен на все, если речь заходила о презренном желтом металле. Обычно он поздно вечером прокрадывался в дом графини, пил и ел, иногда принимал угощение из рук благородных дам, долго о чем-то рассказывал, а потом снова уходил в Шамбла, щедро вознагражденный за свою усталость и шпионское усердие.
Итак, 29 августа 1840 года, как мы сказали в начале нашего рассказа, графиня де Шамбла и ее дочь играли в вист с аббатами Карталем и Друэ, когда кто-то вдруг вошел не постучавшись. Это была Мари Будон, горничная госпожи Марселанж, наполовину крестьянка, наполовину горожанка, женщина лет тридцати с резкими чертами лица, со смелым и умным лицом, с громким голосом и решительными движениями. Как и Жак Бессон, она хранила слепую преданность «дамам» Шамбла и люто ненавидела Марселанжа.
– Ну, Мари, — спросила ее графиня фамильярным тоном, к которому всегда примешивалась некоторая надменность, — что-то случилось? Почему ты входишь подобным образом?
– Случилось… Я должна испросить приказаний у вашего сиятельства.
Графиня поняла по резкому и возбужденному голосу своей служанки, что речь идет о чем-то важном; она встала, извинилась и пошла в сопровождении Мари Будон в дальнюю комнату.
– Что произошло? — нетерпеливо произнесла она. — У тебя взволнованный вид.
– Не без причины, — ответила горничная. — Оттуда есть новости, — прибавила она, энергично вскинув руку и указывая куда-то вдаль.
– Ага! — воскликнула графиня. — Говори, что там такое? — продолжала она, пристально глядя на Мари.
– Он уезжает.
– Надолго?
– Навсегда.
– По какой причине?
– Боится.
– Боится… чего? Или кого?
Мари Будон не отвечала, и в комнате на некоторое время повисла тишина, которую прервала графиня:
– Куда он едет?
– В Мулен, к родным.
– Стало быть, он оставляет Шамбла нам? — обрадовалась графиня.
– Напротив.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Пока он здесь, у вас все еще есть надежда покончить с ним тем или иным образом… через судей… или как-то иначе; между тем, если он уедет, Шамбла вам никогда не достанется, потому что он отдает его в аренду землевладельцу из Лардероля.
– Как! Он осмелился подумать…
– Это уже сделано.
– Негодяй!.. — прошипела графиня.
Она, как и Мари Будон, поняла, что этот отъезд и аренда Шамбла гасили последний лучик надежды на то, что она опять сможет вступить во владение этим поместьем.
– Кто тебе это сказал? — спросила графиня после долгого молчания.
– Арзак.
– Он еще здесь?
– Да, на кухне. Я уже накормила его ужином.
– Пусть он придет поговорить со мной.