Замерла и я, впитывая звенящую тишину, подставляя руки под осыпающуюся с неба жемчужную пыль. Невероятное, немыслимое ощущение!
А тишина, и вправду, звенела. Так, наверное, могла звучать гармония небесных сфер: отдаленно и совершенно, неуловимая человеческим ухом. В эту мелодию вплетались переливы то ли арфы, то ли флейты. Они создавали неожиданно смелые созвучия, лаская слух и мурашками пробегая по коже снизу-вверх. Трепещущие, подобно крыльям бабочек, мерцающие, подобно звездам, волшебные звуки, неслись, казалось, прямо с небес, на которых наливались колдовским светом две огромные луны, словно два спелых плода.
Повинуясь неведомому порыву, я сложила ладони лодочкой, чтобы уловить их все, чтобы ни капли из волшебной мелодии не пролилось на землю.
А музыка делалась все громче и вещественнее, ее аккорды обретали плоть и кровь, проявляясь из небытия, где обитали лишь призраки, прорастая в нашу реальность и становясь настоящей, слышимой и ощутимой. И вот я как будто узнаю отдельные ноты, извлеченные из инструмента умелой рукой опытного мастера. Это не сон, не морок. Это звучит живая музыка, созданная человеком. Но – Господи! – как же она прекрасна!
Я наслаждаюсь, впитывая каждый перебор, каждый аккорд всем своим существом. А серебряный свет все также обрушивается с небес, изменяя и искажая все вокруг, и делая невозможное возможным.
Я боюсь увидеть того, кто способен создавать подобную красоту, хотя и понимаю, что встреча эта – неизбежна, что с минуты на минуту он появится здесь. И все же закрываю глаза, погружаясь в восторг, рассыпаясь мириадами звуков, что дрожат во мне серебристыми капельками вечерней росы.
А мелодия делается все ближе, все громче и ярче. Я сильнее сжимаю веки. Мой страх подобен страху несмышленого ребенка, прячущегося под одеялом.
И вдруг – все обрывается внезапной тишиной. Пораженная, я поднимаю ресницы – и тут же встречаюсь взглядом с ним…
Меня прошивает ударом молнии. И дело даже не в его красоте, нет, хотя более совершенного лица я еще не видала. Я абсолютно уверена, что знаю этого человека, знаю очень давно, возможно еще из какой-то другой жизни. Мы с ним знакомы…
Я понимаю, что уже все предрешено, и от меня здесь больше ничего не зависит. Все, что я могу – пытаться сохранять равновесие, в то время, как земля подо мной раскачивается, подобно челну на волнах.
Теперь я могу рассмотреть его целиком: прямые черты лица, стройную, словно у эльфа, фигуру, то, как бережно он прижимает к груди неведомый инструмент, отдаленно похожий на лютню, но с несколькими изящными изгибами по корпусу и более длинным грифом…
На горящем серебром фоне небес я вижу так четко каждый штрих! Словно умелый художник нанес на гравюру все линии, все мельчайшие точки, предусмотрев полутона и контрасты, и навеки сохранил все это в едином образе. Картина, что впечатывается прямиком в сердце, минуя глаза.
Мне кажется, что проходит несколько часов, хотя, на самом деле, вероятно, хватило пары минут с того момента, как я увидела его, и до того, как он произнес:
- Бедивир, странствующий менестрель.
Изящный поклон, исполненный достоинства. Протянутая в приветствии рука.
- Аврора, дочь рыцаря, хозяйка Валлейдога.
Опущенные ресницы. Воспоминание о скромности. Лучше поздно, чем никогда. Я так откровенно разглядывала его!
Впрочем, чего опасаться мне, владелице замка и окрестных земель, превосходящей его по положению и – увы – по возрасту. Прекрасный бродяга младше меня лет на десять.
Но жар заливает мое лицо и грудь, я чувствую, как отчаянно бьется сердце…
- Странствующий менестрель, конечно же, не откажется почтить эти стены своим присутствием? Здесь давно не слышали музыки, кроме моей, но она, к сожалению, не столь совершенна…
- О! Госпожа владеет искусством игры на музыкальном инструменте?
Мне кажется, или в голосе его, под прикрытием вежливого интереса, сквозит ирония?