Я свои руки с воды высунула и ша́рпаю по воде сначала отсюда туда, потом оттуда сюда. Ничего и ничего. А потом нашарпалось. Я схватилась. Это был утопленник, который меня уже взял — раз! — и мазанул. Конечно, страх. Страх, а я не отпускаюсь, держусь хоть за утопленника.
Утопленник тащит меня и тащит.
Подружки мне кричат, шеи свои дерут. А мне уже не до чего. Прощай, моя хорошая жизнь, и мама, прощай, и все-все прощай тоже!
Получилось удачно, что на весь шум заявился мужчина.
Мужчина хорошо понял и кинулся на мое спасение.
Мужчина был не хлопец, а настоящий мужчина. По красоте мужчина был похожий на артиста Столярова, и на фигуру, и на лицо тоже похожий.
Допустим, Столяров сейчас чуточку подтоптанный, а на воде тогда Столяров для меня увиделся такой, какой артистом исполнял в «Цирке».
Мужчина был раздетый до самых трусов. Ни майки у мужчины, ничего. Мужчина ж пришел не в горсад, а на речку. Конечно, в горсад бы мужчина оделся в костюм. Мне нравится, когда мужчина в костюме и в рубашке апаш. И когда пиджак внакид. Еще мне нравится, когда мужчина ходит в шляпе. У нас в Чернигове такое редко-редко. Допустим, в горсаде можно ж ходить и без шляпы.
Мужчина был, считай, без всего. И не надо думать, что я в опасную секундочку смотрела и смотрела на почти что совсем голого мужчину. По правде, я смотрела. На кого ж мне было на речке смотреть? На утопленника ж я не могла смотреть. Я и руками за него держалась через всю свою силу.
Мужчина Столяров прыгнул с берега в воду и скоренько-скоренько подплыл до меня с подныром. Схватил меня сзади своими руками и тихонечко-тихонечко, наверно, чтоб лишнее не пугать человека, сказал в самое мое ухо:
— Видчипляйся.
А у меня руки уже заклякли и ни за что на свете не видчипляются.
Столяров хорошо понял и начал толкать меня с моим утопленником до берега.
Столяров держит меня своими руками, а сам по себе толкает к берегу животом и всем своим другим тоже.
Я уже, считай, утопилась, а в эту самую секундочку у меня опять зародилась кровь. У меня в животе зародилась и затолкалась, как мужчина меня толкал.
Про почему я про свою кровь в животе вспомнила — про это потом.
А про Столярова сейчас вспомнилось почему? По правде, потому что одно всегда касается до другого. Оно если б не касалось, тогда б всегда никому не вспоминалось.
Да.
Я про Столярова.
Мурзенко был похожий на мужчину. Конечно, не на мужчину-мужчину, а похожий на Столярова, который в «Цирке» Петрович, который на речке. Первое. Мурзенко получился тоже Петрович.
Конечно, я Мурзенко и раньше видела, еще когда до Татьяны. А почему-то ж я Мурзенку тогда не узнала. А когда уже после Татьяны, так — раз! — и узнала.
Я подумала, что Мурзенко на речке меня спас, что Мурзенко забыл про это.
Потом я подумала, что не буду Мурзенке напоминать, что пускай Мурзенко сам по себе догадается и меня вспомнит. Мурзенко ж меня на речке трогал.
Надо понимать.
Потом я подумала, что за все-все полюблю Мурзенку.
Потом я подумала, что, может, не надо полюбить, что, может, жизнь еще свое покажет и покажет.
По правде, мне всегда после Петровича, который на речке, хотелось полюбить мужчину, а не хлопца. Я себе такое наметила, я ж не знала, а то б конечно.
У меня получилось, что, когда мама уже совсем заболела, на праздник Первомая мне на нашей лозовой выписали грамоту как рабочей комсомолке (я была активная и имела хорошую ответственность — так в грамоте и записалось).
Конечно, у меня явилось хорошее настроение.
Я пришла домой и положила грамоту маме Тамаре на кровать, на одеяло, считай, под лицо — чтоб мама порадовалась тоже.
Грамота получилась красивая — наверху красные флаги с золотом, по краям — слова-слова о мире и дружбе, потом сделанные ровные линеечки, а на линеечках чернилами с хорошим отсветом фигурными буквами кто-то своей рукой вывел: «Товарищ Федоско М. И. в честь Первомая награждается грамотой за такое и такое!» А внизу росписи — директор лозовой фабрики тов. Фельдман М. А., секретарь партийной организации тов. Пелипенко И. Г., секретарь комсомольской организации тов. Шипко Н. П., секретарь профсоюзной организации тов. Мурзенко В. П.
Конечно, на нашей лозовой первомайскую грамоту выписали мне не одной. Так и не всем-всем же. Я, конечно, на это обратила внимание мамы Тамары. Я хотела рассказать маме Тамаре про каждого с каждых моего товарища, который подписался на моей грамоте. Рассказать, какие мои товарищи хорошие, как хорошо помогают мне по работе.
А мама Тамара мне сказала:
— Божжжже, поможжжжи!
Мама Тамара взяла — раз! — и скинула мою грамоту с себя — на пол. По правде, пол в хате был чистый, моими руками мытый. Хоть и так, а зачем мама Тамара?