– Я буду Изидой, – отвечала Нитокрис. – Принесите мне цветок лотоса и несколько колосьев пшеницы.
Маленькие принцессы бросились исполнять приказание старшей сестры и скоро явились с цветком лотоса и колосьями.
Шалунья Нитокрис приняла на себя важный вид богини.
– Становитесь на колени перед божеством! – сказал она повелительно.
Девочки тотчас же исполнили приказание богини; но некоторые юные принцы заупрямились, боясь превратиться в презренных либу. Однако Нитокрис продолжала свою роль.
– Начинаю с младших, – сказала она. – Гатор! Выбери себе один колос.
Юная принцесса дрожащей рукой вынула один колос из общей связки.
– Теперь отрывай от колоса одно зерно за другим и говори: Египет – Либу, Египет – Либу, так до последнего зерна. Если последнее зерно будет Либу, то и ты будешь презренным либу.
Девочка со страхом начала отрывать зерно за зерном. Руки ее дрожали.
– Египет – Либу, Египет – Либу, – шептала она.
Все фараонята собрались вокруг и с жадным любопытством следили за процессом отрывания от колоса зерен, повторяя вслух: «Египет – Либу, Египет – Либу».
– Египет – Либу, Египет – Либу, Египет…
Гатор вся вспыхнула от неожиданности и счастья: последним зерном у нее было «Египет».
– Милая Снат! – закричала она радостно. – Я египтянин!
Она вся светилась восторгом, глазки ее блестели. Это заинтересовало и мальчиков.
– Теперь я! Теперь мне! – приставали они к важной Изиде.
Нитокрис всех отстранила повелительным жестом.
– Теперь тебе, Рамзес-Горус, – сказала она, протягивая руку с колосьями младшему братишке.
Юный принц не без страха вынул колос.
– Египет – Либу, Египет – Либу, Египет – Либу, – шептал он, отрывая зерно за зерном.
Интерес зрителей возрастал все больше и больше.
– Египет – Либу, Египет— Либу, Египет…
– Либу! Либу! – захлопала в ладоши счастливица Гатор.
– Либу! Либу! – повторяли другие девочки. – Ты презренный либу! Либу!
– Я не хочу! Я не хочу! – обиделся юный принц и бросил свой ощипанный колос.
Все юные фараоны пришли в волнение. Начались протесты. Девочки держали сторону Изиды.
– Теперь кому вынимать колос?
– Теперь Миамуну-Амону.
– Нет, теперь Путифаре – она моложе Миамуна.
– Неправда! И мне восемь лет, и тебе!
– Мне восемь лет было давно – я старше!
– Нет, я старше: я из утробы царицы, а ты из утробы рабыни.
– Неправда! Моя мама тоже была царевна.
Дети слышали от старших об «утробном праве» и теперь препирались о старшинстве не по возрасту, а по праву рождения.
Но в это время в саду показалась сама царица Тиа в сопровождении своего первенца, Пентаура.
– А! Мама! – радостно проговорила Нитокрис, сбрасывая с себя всю напускную важность богини. – А с нею и Лаодика.
– Лаодика! Лаодика! – взволновались юные принцессы, а за ними и юные принцы, и все бросились навстречу царице и Лаодике.
Последняя по-прежнему смотрела задумчиво и грустно, хотя в выражении лица замечалось меньше тоски и подавленности. Жена Рамзеса, когда Бокакамон представил юную дочь Приама ко двору, приняла ее очень ласково, совершенно с материнской нежностью: грустная судьба молодой девушки и несчастья, постигшие царство ее отца, расположили сердце царицы Египта в пользу бедной сиротки. Самая наружность Лаодики очаровала всех. Красота ее являлась чем-то невиданным под знойным солнцем тропиков, где лица почти так же смуглы, как и лица нубийцев, между тем как юная троянка была беленькая и с таким цветом волос, который казался чем-то необычайным черноволосым египтянам.
На мужчин дома Рамзеса Лаодика произвела еще более сильное впечатление, чем на женскую половину двора фараона. Пентаур, которому нравилась светло-каштановая хеттеянка Изида, теперь до безумия был очарован белолицей и золотистоголовой троянкой. Он готов был не отходить от нее, ловил каждый ее взгляд, жадно любовался ее плавными, грациозными движениями и восхищался нежной мелодией ее голоса. Он уже мечтал, что если сбудется то, что он задумал с матерью, то Лаодика будет сидеть с ним рядом на престоле Амо-на-Горуса, украшенная двойным венцом и змеем-уреусом.
Красавица и любимица матери, юная Снат-Нитокрис, точно так же как на божество, смотрела на задумчивую и грустную троянку. Ничего подобного, ничего прелестнее Лаодики она не видала в жизни. Вся страсть пробудившейся в ней женщины обратилась на Лаодику: она полюбила ее первой любовью пламенной дочери знойного африканского юга.
Она теперь первая подбежала к ней.
– Лаодика! Милая Лаодика! Дай мне поцеловать тебя! – говорила она, ласкаясь к троянке. – Я тебя сегодня не целовала… Я всю ночь видела тебя во сне: мы с тобой рвали на берегу Нила цветы лотоса, и сама богиня Гатор, в виде белой голубки, принесла тебе лучший цветок. Ах, я забыла, как у вас называется богиня Гатор, – болтала Нитокрис, не давая никому сказать слова.