Внутреннее напряжение и злобу Слава снимал, подтравливая Заздравнова с изяществом маститого психолога и просчитанным риском дрессировщика хищников. Благо и повод выдался подходящий. У Леши кончились сигареты, а ларек, где можно было бы потратить казенную тысячу, не предвиделся.
— Слава, у меня куреха закончилась, — сообщил Космонавт соседу, точно зная, где можно разжиться табачком. — У тебя есть сигареты?
— Есть. Целый баул. Вон, под шконкой стоит, самый жирный. «Мальборо», «Кент», «Парламент», — потер руки мошенник.
— Дай мне… пару блоков, — растянуто произнес Космонавт, соображая, не продешевил ли он в просьбе.
— Дай уехал в Китай, с Ярославского вокзала, поезд «Москва — Пекин».
— Тебе что, жалко? — Леха шутливо пристыдил Шера, до конца не осознавая серьезность отказа.
— При чем здесь жалко — не жалко? С чего это я тебе должен что-то давать?
— На «общее» же выделяют сигареты, — улыбка на лице Заздравнова стала трансформироваться в звериный оскал.
— Сам-то понял, что сказал. Где ты и где «общее»?! Общее — на «Матросской тишине», а здесь 99/1.
— Я тогда сам возьму. — Космонавт подступил к заветному баулу.
— Объявим тебя крысой, пустим прогон соответствующий.
— Выходит. — Леха решил выкрутить ситуацию на свой лад. — Что ты мне, правильному пацану, отказываешь в нужде?
— Во-первых. — Слава был неумолим. — Правильный пацан — это не профессия. Во-вторых, в этой жизни за все надо платить и все надо зарабатывать.
— А что ты хочешь? — недоверчиво скосил взгляд на табачный склад разбойник.
— Надо подумать, — цинично скривился мошенник. — К примеру, самое легкое — на вечерней проверке сломай нос дежурному помощнику, два блока твои.
— Хорош ерунду говорить. — Леха угрюмо потупился в матрац.
— Ладно, черт с тобой… просто отними у него фуражку.
— Я же в карцер сразу поеду.
— Не сразу и с двумя блоками «Парламента». Согласен? Если да, то один блок могу прямо сейчас тебе авансом выдать. — Слава расстегнул на сумке туго стянутую молнию, обнажив разноцветные края фирменных коробок. — Но, если фуфло двинешь, то не обессудь. Сам знаешь, фуфлыжник — хуже пидараса.
— А-а-а, — простонал Заздравнов.
— Поражаюсь. — Шер застегнул молнию. — Как ты, такой слабоочковый, замочил кого-то. Фуражку у мусора отнять и то не можешь.
— А ты можешь?! — взревел Леха.
— А я не курю. Кстати, стрелочник от фуфлыжника мало чем отличается, — ворчал Шер. — Еще боксер! Слушай, а ты боксер, который дерется или который в ж… …?
Заздравнов был раздавлен в полное ничтожество. Он хотел и мог разорвать Шера, но этим Леха лишил бы себя последнего шанса получить курево. Столь паскудный мотив заставлял Космонавта лебезить перед «журналистом-международником».
— Слава, выдели хотя бы пачку. Будешь моим лучшим другом.
— Лучший друг — это тумбочка. А у тебя, как у латыша, только хрен да душа. Даже покурить нет.
Леша выдохся, сник и пошел чистить зубы. Он с трудом дождался завтра. Пепельнобледный, с опухшими от бессонницы глазами, но с выражением детского счастья на лице, он шел на допрос в расчете выклянчить у следаков пачку, а то и две никотиновой радости.
Не став дожидаться сокамерника, мы с Шером сели обедать: остатки курицы, которая накануне зашла Славе, немного сыра и положняковая ячка на гарнир.
Леша вернулся в невменяйке: глаза горели, тушу трясло, словно в лихорадке, говорить связно он не мог, лишь давился матом. По ходу выяснилось, что целых три пачки дьютифришного «Мальборо», которые щедро сцедил следак за очередные «разоблачения» Космонавтом своих бывших товарищей, выводной отшмонал у Леши на обратном пути.
— Гадина-а-а! Сигаретки даже не оставил! Все забрал, сволочь! — верещал Космонавт.
— Слышь, ихтиандр, не переживай ты так. Иди, поешь, — поддержал Шер обескураженного сокамерника.
— А что, курочки больше нет? — Леха разочарованно окинул скромное нутро холодильника.
— Извини, опоздавшему поросенку и сосок у жопы! — прочавкал Шер, обгладывая цыплячью ножку.
— Слава, дай покурить, — тоскливым голосом, пробивающим на жалость, вновь заревел Заздравнов. — Не могу я больше!
— Если тебе совсем невмоготу, то существуют два варианта. Первый — это сломиться из хаты. Второй — это заставить мусоров выдать тебе курево.
— Как заставить? Че ты несешь?
— На любом централе есть запасы курева, которыми в случае крайней потребности опера могут греть арестантов. Поэтому кипешуй, требуй, борись. Не поможет — вскройся у тормозов. Добьешься у них хоть одной пачки, я тебе сразу подгоню блок.
Случай «потребовать» у вертухаев сигарет выдался только во время вечерней проверки.
— Гражданин начальник, у меня сигареты кончились, а ларька нет, а я не могу без курить, — протараторил Космонавт.
— Пишите завтра заявление, так и так, прошу выдать из фонда изолятора сигареты. В течение трех дней ваше заявление будет рассмотрено.
На следующий день мой послеобеденный сон был грубо прерван душераздирающей истерикой Космонавта, сопровождающейся ударами кулаков в тормоза:
— Дайте сигарет. У-у-у! Я же сегодня рапорт написал.
— Что-что ты там написал? — сквозь сон процедил я. — Рапорт?!
— Ну, эта… — осекся и покраснел Космонавт. — Заявление, я хотел сказать.
— Что ты хотел — ты сказал. Про кого писал?
— Не надо к словам придираться, — неуверенно пробормотал Заздравнов. — Оговорился я.
— Оговорочка-то по Фрейду, — я окончательно проснулся.
— Леша, я что-то не понимаю, — включился в разговор Слава. — У тебя словарный запас максимум слов пятьдесят, из них половина матерных. Объясни, как в остальные скудные литературные объедки, которыми ты изъясняешься, попал этот иностранный термин?
— Да, я… эта…
— Понятно все с тобою, Леша. Не напрягай голову, заболит с непривычки, — я натянул на себя фуфайку в надежде досмотреть столь бесцеремонно прерванное сновидение.
Слава решил не останавливаться в своих психиатрических опытах, воспользовавшись привычкой Заздравнова пить холодный зеленый чай, который постоянно настаивался в литровой пластиковой банке. Когда Космонавт ушел на вызов, Шер щедро растворил в питье несколько доз крепительного. Вернувшись от следаков, Леха залпом осушил емкость. К несчастью Космонавта, была пятница, поэтому рассмотрение всех заявлений переносилось в лучшем случае на понедельник.
В воскресенье на быка было больно смотреть. Совершенно спятившее выражение лица, изможденного бессонницей и разукрашенного грязным ворсом щетины. Он то и дело чистил зубы и занавешивался на дальнике.
— В голове не укладывается, как ты наркоманить бросил, — удивлялся со своей шконки Слава. — Коли ты так переживаешь из-за какой-то привычки.
— Смог, Слава, смог! — рычал не находивший покоя Космонавт. — Мне и курить уже почти не надо. Если бы не привычка, то совсем бросил бы.
— Вот видишь, Леша, мне еще спасибо скажешь, что не потворствовал слабине твоей.
— Шер вдруг разглядел еле заметные перекаты блесток по щекам соседа. — Ты что, плачешь? — остолбенел мошенник от столь неожиданного эффекта.
— Я никогда не плачу, просто иногда слезы текут, — потупил глаза Космонавт и, распрощавшись с остатками собственной гордости, продолжил: — Слава, пожалуйста, ну дай покурить! Я без курехи третий день проср… не могу.
…В понедельник на вечерней проверке дежурный помощник принес Заздравному две пачки «Явы».
— Держи, заслужил! — Слава после ухода вертухаев достал блок «Мальборо». — Молодец, добился-таки своего!
— Слава, братан, от души! Я тебя реально признал. Ошибался я в тебе. Не в обиду ошибался. Прости, дорогой! Благодарю, Слава.