Вообще у меня было много перешитых мужских вещей. Старый дедушкин клетчатый пиджак с неровными замшевыми заплатами на локтях превратился в стильную укороченную курточку, а в папины бархатные брюки от свадебного костюма я вставила широкие клинья – и получились наимоднейшие клеша!
Трагедия молодости – у меня никогда не было джинсов. В семидесятые все с ума сходили по «джинсе». Избранные счастливчики расхаживали в фирменных, американских. Остальные завистливо вздыхали им вслед и покупали в туалете ГУМа убогие польские подделки. У меня не было даже польских.
– Джинсы – это неженственно, – категорично говорила мама, и отец был с нею полностью согласен.
– Но почему, почему, почему?! – чуть не плакала я. – Все носят джинсы, в нашем классе уже у четверых они есть!! Только я выгляжу, как доярка из колхоза!
– Как тебе не стыдно? – Мамины глаза опасно темнели. – Только две недели назад сестра отдала тебе свое самое нарядное кружевное платье!
И мне ничего не оставалось, как плакать от бессилия и злости, запершись в туалете, и клятвенно обещать самой себе, что на свою самую первую зарплату, какой бы она ни была, я куплю себе джинсы. Даже если мне придется после этого месяц голодать!
Между прочим, страсть к «джинсе» не прошла у меня до сих пор. Мне сорок пять лет. Я снялась в двадцати четырех картинах. Одна из них, «Солнечный удар», в позапрошлом году номинировалась на «Золотую пальмовую ветвь» как лучший иностранный фильм года. И вот на торжественное открытие Каннского кинофестиваля я нарядилась в пышное бальное платье, сшитое из… джинсовых обрезков! Это был нонсенс, шок! «Джинса» в Каннах! На самой престижной тусовке года! Ведь Каннский кинофестиваль – это еще и праздник моды. Кинозвезды не жалеют ни фантазии, ни средств – лишь бы запомниться, выделиться и шокировать окружающих.
Кто меня знал во Франции? Кто я такая для их взыскательных папарацци? Им подавай Джулию Робертс топлес на пляже или, на худой конец, Памелу Андерсон в компании неизвестного красавца. А я? Разве моя фотография на первой полосе парижского бульварного листка могла кого-нибудь заинтересовать или удивить? Разве кому-нибудь интересно было узнать мельчайшие подробности из моего интимного и сокровенного?
Тем не менее, когда я выбралась из лимузина, взятого напрокат, толпа остолбенела. Журналисты опомнились первыми – они оживились, зашептались, настроили камеры. Отталкивая друг друга, засуетились фотографы. И на следующее утро я обнаружила свои фотографии почти на всех первых полосах таблоидов. «Русская звезда шокирует каннскую публику!» – примерно такими заголовками пестрела местная пресса.
Да, я люблю одежду. Все эти бесчисленные платья, кофточки и модные сумки представляются мне не глупой оболочкой, ничего не значащей скорлупой, а неким символом стабильности и самостоятельности…
А свою первую стипендию я потратила, как и собиралась, именно на одежду. Правда, купить вожделенные джинсы мне тогда так и не удалось. В туалете ГУМа меня перехватил небритый мужчина с клеенчатой сумкой, который скорее походил на спившегося интеллигента, чем на спекулянта.
– Девушка, у меня есть вещь, сшитая именно для вас, – обратился он ко мне.
– Джинсы? – с надеждой спросила я.
– Нет. – Он распахнул передо мной свою сумку, но я даже не заглянула внутрь.
– Извините. Я хочу приобрести джинсы, – гордо ответила я, словно покупка именно джинсов поднимала меня на совершенно иной социальный уровень.
– И все-таки вы посмотрите, – он намертво вцепился в мой рукав, – посмотрите, а потом уж будете отказываться. – И, видимо для большей убедительности, добавил: – Американский. Фирма.
Терпеть не могу навязчивость. Никогда не найду оправдание фамильярности. И все-таки я посмотрела – может быть, из вежливости, а может быть, мне просто хотелось, чтобы он поскорее от меня отвязался. Продавец развернул передо мной какие-то белые тряпки. Я взяла их в руки… и пропала.
Это был пиджак – белоснежный, атласный, приталенный. Он был глубоко декольтирован и застегивался на одну-единственную пуговицу где-то в районе пупка.
Это был пиджак королевы, кинозвезды! Казалось, он был частью совершенно иной жизни – жизни, в которой маленькими глоточками смакуют дорогое шампанское, сидя возле мраморного бассейна, в которой каждый вечер посещают умопомрачительные рауты, в которой танцуют вальс с послами и принцами, в которой… Короче, той жизни, о которой я и мечтать не могла.
– Сколько? – прошептала я.
– Двести.
Его слова прозвучали как приговор. Я по-прежнему прижимала пиджак к груди, я ничего не ответила притихшему торговцу – видимо, он обо всем догадался сам. Понял все по моему лицу.