А как бы хотелось поступить совершенно иначе! Открыть перед ним душу, рассказать о любви… О том, что я соблазнила его вчера не по прихоти, не от скуки, не из-за жажды новых впечатлений и не из-за распущенности. А потому что брежу им одним несколько лет, и потому что вчера получила единственную в жизни возможность…
Нет! Так я лишь отпугну его, вообще потеряю. По одной простой причине: он не любит меня. И, дабы не мучить, поспешит тогда уйти из моей жизни. Навсегда.
Герберт проснулся с тяжелой головой и странным смешанным чувством – глубокой обиды, унижения, вины и, как ни странно… довольства. Да-да! Грудь согревало невесть откуда взявшееся тепло, подобное тому, какое испытываешь, получив то, к чему долго и упорно стремился.
Деб! – прозвучала в голове первая мысль. Распахивая глаза, Герберт рывком сел и схватился за голову, простреленную разрядом боли. Деб…
Он увидел, что сидит на диване в гостиной, с отвращением взглянул на ополовиненную бутылку с бурбоном и пустой стакан и мало-помалу воспроизвел в памяти события вчерашнего бесконечного дня. Вскочил он ни свет ни заря, боясь опоздать на свидание, носился по дому как угорелый. Потом пришла Деб (при воспоминании о ней сделалось непривычно совестно, а к щекам почему-то прилила краска, но забегать вперед страшно не хотелось), здорово ему помогла… Фиона изощренно над ним поиздевалась, впрочем, не только над ним одним. Несколько часов подряд он, дабы успокоить нервы, бесцельно ездил по городу, потом наматывал круги по кольцевой. Все без толку. Домой вернулся лишь вечером, по пути купив проклятый виски. И, наполнив первый бокал, торжественно поклялся себе под звуки песни «Ред Хот Чили Пепперс» завоевать бессердечную Фиону. Потом появилась Деб…
Щеки опять залило краской, и стало не по себе и в то же время… как будто приятно.
– Неужели мы… я… Нет, это невозможно!
Герберт зажмурил глаза и, как это было ни тяжко, попытался точно вспомнить, что же произошло вчера между ним и его давней верной подругой. Товарищем, соучастницей всех его детских игр, помощницей, советчиком. Память отказывалась работать. Видно, к тому времени, как случилось что-то… непоправимое, он был уже в изрядном подпитии и не вполне соображал, что делает. Превратился в животное, в скотину, поэтому-то и позволил себе бог знает что… А Дебора?
Он раскрыл глаза, поискал глазами второй бокал. И отчетливо вспомнил, как на его предложение выпить Деб ответила категоричным отказом. В ушах вдруг ясно зазвучал ее голос – более нежный и мелодичный, чем всегда, – какие-то утешительные слова, что-то подкупающе ласковое. Перед глазами возникли ее алые губы, потом голые плечи и… округлая грудь с родинкой чуть правее соска…
Герберт в ужасе вцепился в волосы и вдруг отчетливо представил Дебору маленькой девочкой, в одних трусиках, гольфах и сандалиях. Когда-то в незапамятные времена он видел эту родинку, на этой же груди – еще детской, плоской… Но никогда не вспомнил бы о ней, если бы не…
– Боже, какой кошмар! – сорвался с его губ крик отчаяния. – Мы занимались… сексом… С Деборой! А ведь она мне все равно что сестра. Я слишком много выпил, совсем раскис от неудач с Фионой… Потому и натворил глупостей. А она? Деб? Решила принести себя в жертву? Пожалела меня? Или?.. Черт знает что такое!
Он внимательно оглядел диван, будто ища на нем свидетельства вчерашнего безумия, обвел глазами пол вокруг, не понимая, что ищет. Возможно, какое-нибудь подтверждение тому, что Дебора действительно была здесь, не во сне являлась ему, не в воображении так страстно его целовала…
Страстно… Да-да, он вдруг точно вспомнил вкус ее жарких губ, подумал о том, что никогда прежде не видел в соседке женщину и содрогнулся, совершенно теряясь. А несколько мгновений спустя вскочил с дивана и быстро, будто спасаясь от погони, побежал наверх, в ванную, чтобы поскорее принять ледяной душ и окончательно прийти в себя.
Сотовый зазвонил около полудня. Беря трубку, Дебора уже знала, чей услышит голос. Чувствовала. И не ошиблась.
– Деб, ты дома? – смущенно пробормотал Герберт. – Чем занимаешься?
– Да, дома, – произнесла Дебора настолько весело и невозмутимо, что сама тому подивилась. – Занимаюсь? Так, ничем особенным. Немного убралась в комнате, а то в течение недели все не нахожу времени.
– Уделишь мне полчасика? – нерешительно спросил Герберт. – Я… мог бы прямо сейчас прийти.
Дебора прекрасно понимала, что с ним, но, пообещав себе сделать все возможное, чтобы воспоминания о вчерашнем вечере не разбили их дружбу, решила пойти на маленькую хитрость.
– Случилось еще что-нибудь? Ты опять виделся с Фионой? – Ей удалось сказать это слегка встревоженным голосом, а имя Гербертовой возлюбленной произнести тем же тоном, что и остальные слова. Она мысленно себя похвалила и тихо вздохнула.
– Нет, при чем тут… Дело совсем не в этом, – сбивчиво ответил Герберт. – Я хочу поговорить о… нас с тобой… То есть о том, что… Ты ведь приходила ко мне вчера вечером?
Дебора зажмурила глаза – от обиды и облегчения. Так оно и вышло. О прошедшем вечере Герберт помнил весьма и весьма смутно.
– Да, – спокойно сказала она, промедлив буквально секунду. – Как ты себя после виски чувствуешь?
– Нормально. Точнее… Деб, я именно об этом и должен с тобой поговорить. Вернее… В общем, я приду через несколько минут.
– Хорошо, – произнесла Дебора, мастерски продолжая начатую игру. – Жду.
Отложив телефон, она подошла к зеркалу, сделала глубокий вдох и выдох и со всей серьезностью посмотрела в глаза собственному отражению.
– Наступает самое трудное, Деб, – прошептала она. – Ты обязана справиться с заданием на «отлично». Запомни раз и навсегда: любовь к Герберту надо в себе убить. Или, в крайнем случае, загнать в настолько отдаленный уголок сердца, откуда давать о себе знать ей будет позволено лишь в крайне редких случаях и только тебе одной. И еще: сделай все, что в твоих силах, чтобы помочь Герберту покорить эту капризницу. Пусть его заветная мечта осуществится. Может, в этом действительно и есть его счастье. Прояви изобретательность, взгляни на ситуацию глазами женщины… Герберт будет благодарен. И отплатит вечной дружбой…
За дверью послышались шаги, и Дебора прижала к губам руку, но в следующую же секунду убрала ее и напустила на себя беззаботности. Раздался стук.
– Входи!
Дверь растворилась очень медленно, лучше любых слов говоря о том, насколько Герберту неловко. Деборе это придало смелости, и встретить соседа у нее получилось с полуулыбкой.
– Деб… би, – пробормотал он, глядя на подругу исподлобья.
У Деборы екнуло сердце. Никогда в жизни Герберт не называл ее «Дебби», только «Деб» и «дружище». «Дебби» звучало ласковее, несло в себе некий тайный смысл. Так обращались к детям, подросткам, хорошеньким женщинам. Замешательство длилось не больше двух-трех мгновений, потом Дебора отмахнулась от напрасных надежд, подумав: это он в качестве извинения, и взяла себя в руки.
– Ты чего такой мрачный? – спросила она. – Голова болит?
– Нет… То есть да… но это не столь важно. – Герберт прошел к окну, сел на стул и стал рассматривать пол.
– Может, выпьешь болеутоляющее? – заботливо предложила Дебора. – Сразу полегчает, и жизнь покажется не столь ужасной.
Герберт пожал плечами.
– Я сейчас. – Выйдя из комнаты, Дебора на миг остановилась и потерла виски руками. Разыгрывать из себя беззаботную простушку, довольную судьбой, после бессонной ночи и душевных терзаний было ой как не просто. Еще тяжелее – видеть Герберта совсем подавленным и несчастным. Надо покончить с этим одним махом, твердо решила она. И никогда больше ни словом, ни взглядом не возвращаться к нашей… близости.