— Я пришел к тебе, чтобы мы всегда были вместе.
— Но как же?
Уильям нежно прикоснулся пальцем к ее губам, призывая замолчать.
— Не нужно сейчас о том, что было. Если бы я только мог, я бы обо всем забыл, выкинул дни без тебя из своей памяти.
— Почему? — спросила Мэри, и ее фиалковые глаза широко распахнулись от удивления.
— Потому что без тебя я страдал. Я не мог жить, зная, что ты далеко от меня, понимая, что не могу обнять тебя, не могу прижаться щекой к твоей щеке, не могу поцеловать твои нежные губы, не могу смотреть в твои прекрасные глаза. Без тебя для меня нет жизни, Мэри.
— Боже мой, Уильям! Если бы ты только знал, что я пережила без тебя!
— Я знаю. Прости меня, милая, за все эти дни и ночи, за каждую слезинку, пролитую тобою. Если бы я только мог все это искупить и исправить!
— Просто люби меня, Уильям! — попросила Мэри.
Она обвила руками его шею и прижалась к его губам в страстном поцелуе. Руки Уильяма медленно скользили по гладкому шелку ее пеньюара. Он чувствовал, как ее тело начало дрожать под его руками. Очень медленно Уильям провел пальцем вниз по ее позвоночнику, заставляя ее податливое тело выгнуться ему навстречу.
Трясущимися руками Мэри начала расстегивать его рубашку. Пуговицы не слушались ее дрожащих пальцев, а у Уильяма не было сил терпеть это испытание. Он резко дернул рубашку, и пуговицы полетели в разные стороны.
— Интересно, а что ты будешь делать завтра? — рассмеялась Мэри и принялась осторожно покусывать мочку его уха.
— Я не могу сейчас думать ни о чем, кроме того, что ты сводишь меня с ума, моя колдунья.
— И вовсе я не колдунья, — шепотом произнесла она, и в фиалковых глазах загорелись искры страсти.
Мэри провела рукой по его обнажившейся груди. Ей нравилось ощущение упругих волосков на своей ладони. Она прочертила пальцем дорожку к низу его живота, и там ее пальчики задержались.
— О, Мэри! Иди ко мне! — простонал Уильям, пытаясь прижать ее податливое теплое тело к себе.
Но Мэри лишь коротко рассмеялась и отстранилась от него. Она еще раз прочертила дорожку по его груди пальцем так, словно пыталась запомнить маршрут. Потом посмотрела в глаза Уильяма и провела языком по пересохшим губам. Нежно и легко она поцеловала Уильяма в ямочку возле ключицы.
— Мне кажется, тебе это должно понравиться, — прошептала она.
Вместо ответа Уильям лишь застонал.
Губы Мэри повторили маршрут, который уже прочертил ее палец, и вот она вновь остановилась в жестких завитках его волос.
— Нет, Мэри, только не сейчас! — пробормотал Уильям. — Если ты прикоснешься ко мне, я просто этого не выдержу! — Уильям крепко обхватил ее за плечи и прижал к себе.
— Но я хочу дарить тебе наслаждение! Отпусти меня немедленно! — возмутилась Мэри.
— Мы слишком долго думали о других, — прошептал ей на ухо Уильям. — Я больше не желаю никого слушать. Сегодня я буду делать только то, что мне нравится.
— Что же? — задыхаясь, спросила Мэри.
Она уже знала ответ на свой вопрос.
— Любить тебя!
Его пальцы обхватили ее шею, а губы впились в рот, заставляя забыть обо всем на свете. Он целовал Мэри долго и страстно, то с силой впиваясь в ее губы, почти причиняя боль, то нежно прикасаясь к ним, но каждый раз унося к вершине блаженства. Губы его ласкали тонкую кожу шеи, захватывали мочки ее ушей, упивались теплом и влагой ее рта.
Уильям крепко прижимал ее к себе, и она ощущала сильное тело и твердую мужскую плоть у своих бедер. Он был полон страсти, и его тело горело как в огне. Мэри задыхалась под этим бешеным натиском.
Боже мой, что же я делаю? Он ведь женат! — подумала она, но губы Уильяма, нашедшие сквозь тонкую ткань ее сосок, заставили забыть ее обо всем на свете.
Я буду гореть в аду! — решила Мэри, но ласки Уильяма становились все откровеннее, и она уже не могла ни о чем думать.
От страсти и восторга у нее кружилась голова, и все таяло внутри. Ее руки ласкали его широкие плечи. Роберта была забыта, остался только Уильям и его страсть. Только его горячие распухшие от поцелуев губы. Все мысли о моральных принципах ушли из ее головы, остались только их тела, их души, горящие в огне желания.
Уильям осторожно поднял ее с кровати и помог снять пеньюар. В призрачном свете уличного фонаря Мэри стояла перед ним нагая и прекрасная, словно древнегреческая богиня.
Уильям отступил от нее на шаг и с упоением принялся рассматривать ее тело, восхищаясь его мягкими линиями, матово отсвечивающей кожей, почти черными в темноте комнаты волосами, струящимися по ее спине и груди.
— Как ты прекрасна! — выдохнул Уильям.