Выбрать главу

— Звучит так, словно я толстая матрона с распухшими коленками, — жаловалась мама.

Ребенком она поражала своей красотой и, по словам родни, появилась на свет с длинными темными кудрями и ножками прирожденной танцовщицы. Танцевать она научилась примерно тогда же, когда и ходить, а в возрасте восьми лет выиграла стипендию Королевской балетной школы. Ее родители, потомственные талмудические евреи (папа был раввином, а мама учительницей), мешать ее занятиям не собирались, но только при условии, что она станет исполнительницей классических танцев, которые приравнивались к «искусству». Гораздо труднее им пришлось, когда выяснилось, что мама бросила балетную школу и отдалась свободе «развратных мюзиклов» Уэст-Энда. Ну а когда они узнали, что она влюбилась и вышла замуж за моего отца, ужас их не знал границ. Он был старше на десять лет и сочинял те самые мюзиклы, которые отвратили ее от истинного предназначения. А то, что его родители занимались «шмоточным» бизнесом (держали магазин одежды), позволило им поставить на папу позорное клеймо.

— Мы — ученые евреи. Чтобы наша дочь вышла за денежного еврея? Да ни за что! — кипятились они.

— Ну он хотя бы еврей, — парировала мама.

Они побледнели. А уже через неделю снова расцеловывали маму в щечки и поражались, до чего же она красивая. Она же была их чудом, даром Божьим; как они могли на нее обижаться?

Мама была удивительным человеком — не от мира сего. Все вокруг только и твердили, как же мне повезло, что именно она моя мама. Совсем не типичная наседка, без всяких там «садись за стол, я тебя покормлю», и очень скоро наши роли перепутались и поменялись, так что уже подростком я была ответственной и взрослой, а она — маленьким, депрессивным, угрюмым тираном в юбке. Возвращаясь из школы, я вставляла ключ в дверь и принюхивалась. По слабому, еле заметному запаху я понимала, все ли в порядке в мамином, а значит, и моем мире. Я чуяла мамино недовольство или расстройство за двадцать метров до дома. В такие дни она лежала на кровати в темной комнате, говорила безжизненным и монотонным голосом. Я ходила вокруг на цыпочках, боясь испортить все еще больше, и пыталась исправить ее плохое настроение, предлагая что-нибудь поесть или попить. Все мои предложения яростно отвергались. — Видимо, ты хочешь, чтобы я растолстела, — говорила мама. — Вот о чем ты мечтаешь — о толстой пышке, которая вела бы себя как настоящая мамочка, да?

Наверное, она была права. Я и правда хотела, чтобы моя мама была такой, а не непредсказуемой и несчастной женщиной, прячущейся в полутьме спальни. Настроение у нее менялось моментально. Стоило раздаться звонку в дверь, как она тут же вскакивала с кровати, наносила макияж и «выходила на сцену», чтобы выступать и ослеплять. Радуясь нежданным гостям, она мгновенно забывала о своей недавней депрессии. Она уже давно не танцевала, так что теперь ее публикой стали друзья и знакомые. Без них она увядала, а нас с папой ей для поддержки не хватало.

Эта зависимость от зрителей напрочь отбила у меня тягу к шоу-бизнесу, и я обратилась к книгам. От мамы я унаследовала ноги танцовщицы, но, в отличие от нее, никакого желания демонстрировать их (или какие-либо другие части тела) не проявляла. Долгие годы, наблюдая за мамой, оказавшейся во власти хандры, я поклялась, что у меня никогда не будет депрессий. Это превратилось у меня в фобию. Наивные мечты о том, что я могу стать властительницей собственного разума, подтолкнули (а точнее сказать, пнули) меня в сторону психотерапии. Я пошла обратно в спальню. Сквозь окно в желтом сиянии ближайшего фонаря увидела Даму-с-голубями. Как всегда, ее окружали голуби. Иногда она беседовала с ними, словно они ее лучшие друзья, иногда они ругались. Как будто птицы сказали ей что-то страшно обидное, и она принималась страстно их отчитывать. Снова и снова, туго затянув пояс пальто на тощем теле, она подскакивала к ним, кричала и бранилась. На этот раз два голубя остались глухи к ее крикам. Стоя рядышком на тротуаре, они поклевывали асфальт, и один голубь, казалось, защищал второго, прикрыв крылом. К ним подлетала третья птица, явно стараясь их разъединить. Именно это делала и я со своими родителями: будучи папиной любимицей, разрушила их союз и заставила их отдалиться друг от друга. Помнится, по ночам я уходила из спальни, оставляя брата Сэмми одного, и пробиралась в кровать родителей, силой пробивая себе путь к серединке. Своими маленькими пяточками я отпихивала маму подальше, чтобы занять законное место рядом с отцом. После этого я победоносно водружала голову ему на грудь и засыпала.