– Игрушка.
– Уникальная игрушка, – уточнил Илья.
Внешне Стрекалов и Корзинкин были и похожи и не похожи друг на друга. Оба невысокие, оба, несмотря на относительную молодость – даже сороковник не разменяли, разве это возраст? – растеряли почти всю шевелюру. Вот только Лева оставшиеся на висках и затылке волосы отращивал и вязал в игривый хвост, а Илья брил голову почти под «ноль». Оба не отличались худобой, но Корзинкина можно было свободно назвать «несколько полным» (злопыхатели и вовсе предпочитали термин «расплывшийся»), а вот при взгляде на плотного Стрекалова люди понимали, что он не забывает посещать спортивный зал. Лицами же друзья были абсолютно не похожи. У Левы – античной лепки, глаза чуть навыкате, нос чеканного профиля, у Ильи – круглое, непримечательное, с носом картошкой и сохранившимися с самого детства толстыми щеками. «Рожа рязанская», смеялась Оксана, однако во взгляде маленьких серо-стальных глаз Стрекалова читались глубокий ум и неукротимая решительность. Предки Ильи были деревенскими, но не деревенщиной.
– Так что же ты задумал?
– Секрет.
Они вернулись в кресла, удобно развалились на мягких подушках, пару мгновений молча смотрели друг на друга, а затем Петрович потянулся и взял со стола деревянную шкатулку:
– Будешь?
– А как же! – с энтузиазмом отозвался Корзинкин. – Побывать в гостях у олигарха и не выкурить сигару? Меня же засмеют.
– Теперь не засмеют.
Илья обрезал две длинные «Гаваны», и спустя несколько секунд к потолку устремились клубы ароматного дыма.
– Хорошо… – протянул Корзинкин. Помолчал и, внимательно глядя на Стрекалова, негромко закончил: – Жаль, что Яшка не приехал.
– Жаль, – спокойно отозвался Петрович.
В его тоне не было ни раздражения, ни досады, Илья понимал, что рано или поздно они упомянут в разговоре четвертого друга.
– Звонил?
– Я ему, – уточнил Стрекалов. – Когда приглашал.
– А он не перезвонил.
– Угу.
Лева повертел в руке тлеющую сигару.
– Мама Валя говорила, ты ему работу предлагал?
– Угу. – Илья пустил колечко дыма и разглядывал его с таким вниманием, словно именно в этой призрачной конструкции заключался Божий промысел. – В очередной раз.
– Он снова отказался?
– Сказал, что у него все в порядке.
А сейчас в голосе промелькнула обида.
Из четверки неразлучных друзей Стрекалов добился больше остальных: владелец крупной финансовой компании, миллионер, известный в стране человек, он мог очень и очень много, но… но его друзья, самые настоящие, «родом из детства», не спешили обращаться за помощью. Яшка, которому хронически не везло в жизни, уверял, что у него «все в порядке», Корзинкин, попавший когда-то в широкую черную полосу, категорически отказался от предложения Ильи пойти работать на его фирму.
«Деньги приходят и уходят, – философски заметил тогда Лева. – Сегодня я бедствую, завтра поднимусь. А рисковать нашей дружбой не хочу. Сейчас ты для меня не господин Стрекалов, президент и благодетель, а просто Петрович, и я могу в любой момент дать тебе в глаз или обругать так, как сочту нужным. И ни за какие деньги от этого не откажусь».
Стрекалов не обиделся, помог другу другим способом, поддержал. Лева пережил полосу, нашел отличную работу, затем открыл свое дело и вот уже много лет чувствовал себя весьма и весьма уверенно. И не отказывал себе в удовольствии ругать Петровича так, как считал нужным.
А вот Яша преодолеть затянувшийся кризис не мог. Но Илье в нежелании друга получать помощь виделись совсем иные, нежели у Корзинкина, причины.
– Мне кажется, он нас обвиняет, – вздохнул Стрекалов.
– В чем?
– В том, что у нас все нормально.
– В таком случае у него началась последняя стадия деградации, – проворчал Лева. – Обвинять других в собственных проблемах – это пик лузерства.
Корзинкину не понравился ход разговора, но и спорить со Стрекаловым Лева не стал: Петрович умный, Петрович в людях разбирается, и Петрович Яшку любит.
– Он считает, что мы стали людьми другого круга, – закончил Корзинкин.
– Угу, – согласился Илья.
И оба подумали об одном: настоящая дружба «кругов» не замечает.
И еще подумали: тему надо сворачивать.
– Кстати, пора бы Очкарику появиться. – Лева бросил хищный взгляд на бутылку необыкновенного хереса. – Долго мы его ждать будем?
– Не будем, – решил Петрович. – Кто знает, чего он на пруду застрял? Может, утонул.
– Разливай, – улыбнулся Корзинкин и потянулся за бокалами.
Пруд располагался к югу от дома Стрекаловых, метрах в ста, а ведущая к нему дорожка проходила через небольшую рощицу, среди деревьев которой пряталась уютная беседка с резными деревянными колоннами и зеленой восьмиугольной крышей. Идущий быстрым шагом Волков почти проскочил мимо нее, но, услышав негромкий окрик: «Федя!», немедленно остановился, развернулся и подошел к сидящей в беседке женщине:
– Да, Валентина Сергеевна?
– Торопишься?
Мама Петровича жила отдельно. Шутила, что «дом двух хозяек не терпит», и обосновалась неподалеку, в собственном коттедже. Но выходные, разумеется, проводила у сына.
Утром она занималась с детьми, руководила играми на поляне, но к пруду, сославшись на усталость, не пошла, предпочла чтение в беседке. Теперь же, судя по всему, книга ей надоела и захотелось поговорить. Волков, несмотря на то что его ждали друзья, отказываться от предложения поболтать не стал, вошел внутрь, присел на соседнюю лавку и покачал головой:
– Нет, не тороплюсь.
– Врешь.
– Никогда!
Мама Валя улыбнулась. Невысокая, полная, с морщинистым лицом и длинными, собранными в пучок на затылке, совершенно седыми волосами, она, несмотря на итальянский брючный костюм, выглядела стопроцентной русской бабушкой. Каковой, в сущности, и была. Детвора ее обожала.
– Ты редко здесь появляешься, – посетовала Мама Валя. – Я соскучилась.
– Дела, – пожал плечами Федор.
А что он еще мог сказать?
– У Левы тоже дела, но он бывает у Илюши не реже двух раз в месяц, – заметила старушка.
– Ему детей нужно развлекать.
– А тебе не нужно?
– У меня один Степан, а у Левы… – Очкарик махнул рукой: – Лева сам уже со счета сбился.
– Это верно, – улыбнулась Мама Валя. Она положила книгу на столик, внимательно посмотрела на Волкова и спросила: – Как там у тебя?
– Рутина.
– Ой ли? – недоверчиво прищурилась старушка.
– По-прежнему ловлю жуликов, – вздохнул Федор. – Но меньше их не становится.
– Тебя это беспокоит?
– Ни в коем случае! – честно ответил Очкарик. – Если все станут честными, я останусь без работы.
– Которая тебе нравится, – уточнила Валентина Сергеевна.
В свое время решение Волкова надеть погоны вызвало у друзей непонимание. Во-первых, ни в счастливом детстве, ни в романтической юности Очкарик не проявлял никакого желания стать сыщиком. Во-вторых, Федор считался прекрасным инженером, ему предлагали пойти в аспирантуру, заняться научной работой, но… Но после защиты диплома Волков пошел на службу в МВД. Причем не в техническую часть, а в розыск, и одновременно поступил в Академию. Друзья, с трудом принявшие его выбор, тем не менее ни на мгновение не усомнились в том, что замысел Федора осуществится, и не ошиблись: карьера у Волкова складывалась успешно. Тридцать шесть лет, а уже полковник, высокая должность в министерстве, а самое главное – занятие приносит удовлетворение.
– Да, работа мне нравится, – помолчав, признал Очкарик. – И вы об этом знаете.
– Хотела убедиться, что ты не изменился.
Старушка откинулась на спинку скамьи и рассмеялась.
Волков понял, что она хочет продолжить разговор, но не знает о чем. О работе? Мама Валя знала, что Очкарик не станет откровенничать, не будет рассказывать о делах, которыми занимается. О Степане? Она и так все знала. О личной жизни? Эту тему в разговоре с Волковым старались не поднимать. Тогда о чем? Взгляд Федора упал на книгу:
– Что читаете?
Старушка прекрасно поняла причину неожиданного интереса Волкова. Она машинально прикоснулась к лежащему на столе томику и ответила: