– Все это записано в пуране.
– А записано ли там, почему Слияние было размешено вокруг кольцевой звезды между родной галактикой и Оком Хранителей?
– Конечно. Это было сделано для того, чтобы все мы могли прославлять Хранителей. Их Око наблюдает за нами, — сказал Нарьян.
– Я так им и сказала.
После ее ухода Нарьян нацепил очки и прошел через весь город, к причалам. Бодрствующие горожане прогуливались по нагретым за день темным улицам, сидели на корточках в дверях домов, переговаривались из окон с соседями с противоположной стороны улицы. В отличие от ннх, ленивых и благодушных, молодые последователи Ангелицы двигались стремительно и целеустремленно — то парами, то группами по два десятка человек и даже больше. Их лозунги уже красовались почти на каждой стене. У причалов они остановили Нарьяна, взяли его в кольцо, пустились вокруг него в пляс, а потом, когда он замахнулся на них посохом, с хохотом бросились врассыпную.
– Хулиганы! Дурачье!
– Счастливо оставаться! — крикнули они.
Нарьян не смог разыскать того, кто одолжил женщине лодку, но история ее плавания уже распространилась среди рыбаков. Они твердили, что Хранители говорили с ней но она отвергла их посулы. Многие уже деловито торговались с горожанами, желающими переправиться через реку и своими глазами увидеть место, где произошло чудо.
Старик с глазами, замутненными катарактой, — рыбаки часто переправлялись через реку, подвергаясь сильному облучению, — спросил Нарьяна, наступает ли конец времен, не ждать ли возвращения Хранителей? Нарьян ответил отрицательно: любой, имевший дело с материальными воплощениями божеств, знает, что это — единственные их фрагменты, сохранившиеся во Вселенной. Тогда старик пожал плечами и молвил:
– Говорят, она — Хранительница.
Нарьян глядел на черную неспокойную реку, шарил взглядом там. где терялся в ночи горизонт, щурился при виде снующих неподалеку огоньков — рыбацких яликов. Он знал, что конец пути Ангелицы уже недалек. Горожане нашли ему применение. Неуклонно, шаг за шагом она врастала в их историю.
В следующий раз Нарьян увидел Ангелицу только в ту ночь, когда в город прибыл корабль. Дрин собирался вступить с ней в переговоры, но застрял далеко от ее дома, который стал центром огромной толпы. Стоя на крыше, женщина обращалась к толпе с проповедью.
Дрин рассказал Нарьяну, что сущность ее философии — надежда, порождаемая отчаянием.
– Она твердит, что всякая жизнь проистекает из разрушения и смерти. Ты уверен, что не хочешь сам послушать ее речи?
– Это необязательно.
Дрин сидел на ограждении, глядя на реку. Разговор происходил в его летающей резиденции, в увитой ветвями беседке.
– Теперь через реку ежедневно переправляется больше тысячи человек.
– Экран снова говорит?
– Я постоянно слежу за этим. Пока что молчок.
– Он говорил с ней.
– Возможно, возможно… — Дрин внезапно занервничал, заходил взад-вперед по узким перилам, задевая низкие ветви деревьев и распугивая белых голубок, прикорнувших среди глянцевой листвы. Птицы от неожиданности били крыльями и с криком взмывали в пустое небо. — Механизмы, наблюдавшие за ней, больше не работают: она сумела вывести их из строя. Я получаю изображения, снимаемые издалека, но от них мало толку. Трудно сказать, действительно ли она посетила святилище.
– Я ей верю, — проговорил Нарьян.
– Я обращался к аватарам, — признался Дрин, — но они, конечно, не сообщают, состоялся ли разговор.
Это признание насторожило Нарьяна: Дрин не отличался религиозностью.
– Что теперь?
– Ничего. Я мог бы послать за ней магистратов, но ее последователи усмотрели бы в этом арест, даже если бы она пошла добровольно. Не помню, когда я в последний раз кого-то арестовывал… Это только прибавит ей могущества, а мне все равно придется ее отпустить. Ты, наверное, скажешь, что я должен подчиниться судьбе…
– Подобное уже случалось. Даже здесь, с твоими соплеменниками. Ведь это они построили святилища…
– Построили, но потом разочаровались и разрушили город. Нет, люди к этому не готовы.
Нарьян уловил в голосе Дрина мольбу и почувствовал, как он любит свой город, свой народ.
Дрин отвернулся, словно устыдившись, и снова прирос взглядом к реке, к бесчисленным парусам, устремляющимся к противоположному берегу и возвращающимся назад. Великое паломничество стало главным в жизни города. Почти все рынки обезлюдели: торговцы переместились к причалам, где скапливались тысячи паломников.
– Они твердят, что аватара пытался предстать перед ней в облике живого божества, но она все равно не соблазнилась.
– Как глупо! Хранителей давно нет в живых. Они известны нам только по образу, навеки запечатленному на горизонте событий, тогда как сами исчезли в незапамятные времена…
– Это еще не все, — не унимался Дрин. — Говорят, она принудила аватара признать гибель Хранителей. Теперь она сама считается аватарой чего-то еще более могущественного, чем Хранители, хотя из ее проповеди это не следует. Она уверяет, что Вселенная — это то, что вокруг нас, а судьба каждого зависит от его воли. Я прихожу в отчаяние от того, с какой легкостью люди поверили подобным бредням!
Нарьяну стало зябко в тени.
– Она намекала мне, что узнала все это очень далеко, за пределами родной галактики.
– Скоро корабль будет здесь, — заключил Дрин. — Может быть, ее спутники сумеют с ней справиться.
В гибельную для города ночь Нарьян оказывается не по своей воле перед дворцом из розового песчаника. Над башнями дворца парит резиденция Дрина — черное облако, загораживающее красное недреманное Око Хранителей. Из высоких окон дворца уже валит белый дым, подбирающийся к недосягаемой пока что резиденции, в недрах здания бушует пламя. Но вот среди башен дворца — Нарьян и не знал, что дворец ощетинился таким количеством башен! — в небо взмывает какой-то предмет, врезающийся в резиденцию и откалывающий от нее большой фрагмент.
Толпа приветствует попадание, хватает Нарьяна за руки, тащит вверх по широким ступеням, в высокие ворота, во внутренний двор. Двор завален мебелью и коврами, выброшенными из несчетных окон, но Нарьяна ведут по расчищенной тропинке, ставят на узкую винтовую лесенку. Он долго карабкается вверх, ощущая толчки в спину, и, наконец, вываливается на крышу дворца.
Не меньше пяти сотен последователей Ангелицы усеивают шпили, сломанные верхушки деревьев, вывороченные куски дымоходов и карнизов. На многих нет никакой одежды, но головы у всех повязаны лентами с надписью на лбу. Повсюду дымятся и плюются искрами факелы. В самом центре толпы виден главный дворцовый трон: сидя на нем, Дрин открывал шествия и маскарады, приветствовал жрецов, торговцев, лицедеев. Сейчас трон озарен пылающими механизмами. На нем изящно восседает пленительная и устрашающая женщина, имя которой — Ангелица.
Нарьяна проводят сквозь расступающуюся толпу и ставят перед троном. Женщина манит его к себе, ее уста растянуты в торжествующей и одновременно испуганной улыбке. Нарьян чувствует, как его ужас смешивается с ее страхом.
– Как мне поступить с твоим городом теперь, когда я отняла его у тебя? — спрашивает она.