— Вот что, товарищ Блескунов, — бесцеремонно прервал излияния Федора Павловича председатель райисполкома, — даю вам три дня на эту сверхупорную гражданку Сухарькову. Это же безобразие в конце концов! Строители не могут начать расчистку площадки из-за вашей безрукости… Через три дня мне лично доложите… про вашу золотую рыбку со старого Заломного. И имей в виду, Федор Павлович: вызовем тебя на президиум, если не справишься с боевой задачей, а то и на бюро! Желаю успеха!
Некоторое время Федор Иванович сидел молча, укоризненно смотрел на телефон. Потом перевел взгляд на потолок, — толстые губы Федора Ивановича при этом беззвучно шевелились, и со стороны можно было подумать, что заведующий жилищным отделом молится богу, а на самом деле он облегчал душу словами, произносимыми «в уме».
Тут снова в кабинет заглянула Лидочка и сказала как ни в чем не бывало:
— Федор Павлович, вы будете граждан принимать? Тут вас, между прочим, эта прелесть дожидается… Сухарькова со второго Заломного.
— Сухарькова здесь?!
— Вы же сами мне велели вызвать ее на сегодня для беседы.
— Почему вы раньше мне не сказали про Сухарькову?
— Хотела, да вы на меня руками замахали, — обиженно сказала Лидочка.
— Ну, ладно! Давайте Сухарькову первую сюда!
В кабинет вошла пожилая женщина, сухопарая, с утиным носом, с плаксивым выражением плоского неразборчивого лица, одетая не по возрасту ярко. На ней было платье из крепа — по зеленому фону алые маки, — на костлявых желтых щиколотках — белые носочки с синей каемкой, в руках — розовая маленькая сумочка, которую она нервно теребила и мяла.
«Ишь вырядилась, старая курица!» — подумал Федор Павлович и приветливо сказал:
— Здравствуйте, Аграфена Ильинична! Садитесь, пожалуйста.
Сухарькова молча кивнула головой и села на краешек кресла.
— Ну как, Аграфена Ильинична, будем переезжать в новый дом или будем капризничать? — с той же привычной бодростью начал беседу Федор Павлович, решивший сразу «брать быка за рога».
Сухарькова положила свою сумочку на письменный стол заведующего жилищным отделом и, глядя ему прямо в глаза, сказала значительно:
— Товарищ Блескунов, вы, пожалуйста, только не давите на мою психологику, не надо этого делать… я все законы знаю, со мной надо по-хорошему!..
— Я же по-хорошему с вами… который день бьюсь. Ведь все выехали, вы одна остались… как заноза!
Сухарькова поджала тонкие недобрые губы:
— Я не заноза, товарищ Блескунов, а женщина… одинокая… незамужняя, хоть и работаю кассиршей в магазине… у меня почетная грамота имеется, к вашему сведению!
Она достала из розовой сумочки скомканный платок, прижала к глазам. Ее утиный нос покраснел.
— Меня нельзя обижать! За меня всегда общественность заступится. Я ведь и к депутату и в редакцию пойду, если что…
Федору Павловичу стало не по себе.
— Да разве я вас обижаю, Аграфена Ильинична?! — сказал он с легким испугом. — Это вы меня обижаете… подводите под монастырь! Пожалуйста, беру «занозу» назад. Но поймите же и вы нас: вы — одна! — задерживаете большую стройку. Ведь на месте вашей развалюхи новый дом поставят, со всеми удобствами для наших замечательных советских людей!
— А я, значит, не советская и не замечательная?
— Фу, ты господи! Вы тоже замечательная… в своем роде. Откровенно говоря, я в толк не могу взять, чего вы цепляетесь за свою гнилушку? Ведь я же вас не в конуру какую-нибудь переселяю, а тоже в новый дом и тоже со всеми удобствами!
Сухарькова потупилась, подумала и сказала:
— Я в этой гнилушке, товарищ Блескунов, двадцать пять лет оттрубила. Теперь надо хорошенько подумать… чтобы ни в чем не прогадать. А посоветоваться мне не с кем… — глаза у нее снова налились слезами.
— А я на что?! — весело отозвался Блескунов. — Я ваш самый наилучший советчик, Аграфена Ильинична. (Он достал из ящика своего стола бумагу.) Вот извольте. Малый Кисельный, дом 16-а… отличная комната, ваши метры, даже чуть побольше, в малонаселенной квартире на шестом этаже.
— На шестой этаж не поеду.
— Там же лифт имеется!
— Они портятся, ваши лифты, а у меня — сердце. Могу показать справку поликлиники.
Сухарькова потянулась к своей сумочке, но Федор Павлович остановил ее:
— Не надо, верю и так!.. Тогда, вот еще… Колотушинский, восемь… новый дом… второй этаж… хорошая комната на солнечной стороне.
— Мне солнечная сторона противопоказана, у меня — нервная система в систематическом беспорядке. И тоже справка есть из поликлиники.