— Скажите ваше слово, Никанор Ильич! — не унимается Караев.
Поддев на вилку пирожок, Полушалкин откусывает сразу половину и, пожевав, с полным ртом неопределенно говорит:
— А расстегаи с рыбой, пожалуй, будут повкуснее.
— Завтра сделаем расстегаи, Никанор Ильич. Приходите завтра!
— Ты, брат, у меня не один. План выполняешь?
— С планом у него — все в порядке! — вмешивается в разговор Кулек, кладя себе на тарелку кусок поросенка. — За прошлый месяц сто три сделал.
Директор «Богатыря» скромно наклоняет голову:
— Стараемся по силе возможности!.. Никанор Ильич, — стонет он, изнемогая от преданности, — может, что заметили — скажите! В кровь разобьемся, а исправим. Давайте директивы-коррективы!
— Насчет морковки… Вы хотели сказать! — подсказывает Полушалкину Борис Семенович Кулек.
— Да, да!.. Вот что, Караев, — на кухне у тебя, брат, того… замечается расточительность. Люди не берегут продукты. Мы с Борисом Семеновичем обратили внимание: на полу валялась хорошая морковка. По ней ходили, топтали ее ногами. Это как называется — с точки зрения государственного подхода?! Сколько там было морковки, Борис Семенович?
— Корней пять! — подумав, сообщает плановик.
— Вот видишь, Караев! — продолжает развивать свою мысль Полушалкин, строго глядя на удрученного директора «Богатыря». — А сколько весят пять морковок?.. Самое меньшее — триста граммов. Так? Теперь подумай, что такое морковка?
— Гарнир?! — робко, как ученик на экзамене, отвечает Караев.
— Не гарнир, а о-вощ. А что такое овощ?
— Опять же… гарнир!
— Застучал, как дятел: гарнир, гарнир. Ты отвечай с точки зрения государственного подхода. Овощ — это продукт труда. Так? Эту морковку колхозники растили, как мать дитя. Потом сдали государству. Так? Потом государственные машины ее везли по дорогам в дождь, в грязь. Так? Потом она, матушка, в подвалах лежала, и опять за ней люди присматривали, за что и получали соответствующую зарплату. Так? Привезли ее сюда, в твой кафе-ресторан, а ты что с ней делаешь? Топчешь ее ногами, как вот этот поросенок, когда он еще живой был?! Это как называется с точки зрения государственного подхода, а?!
Напуганный этим глубокомыслием, Караев бледнеет и из сизого делается нежно-голубым, как увядший василек. Он смущенно бормочет:
— Ей-богу, первый раз сегодня такое дело случилось, Никанор Ильич. И как раз вы пришли. У нас строго насчет этого!..
— Брось! — горячится Полушалкин, охваченный своим порывом. — Я вижу — это у вас система. Сегодня затоптали пять морковок, завтра пять. А в месяц сколько это будет?.. Борис Семенович, оставь поросенка, посчитай. Если каждая наша точка затопчет в день по триста граммов морковки, — это, понимаете, какая цифра на весь трест получится?!
Кулек, отставив тарелку, извлекает из кармана автоматическую ручку и начинает делать вычисления на бумажной салфетке, а Полушалкин, устремив взор на низкий потолок в разводах и пятнах, множит и складывает «в уме».
— Тьфу!.. Даже в голову ударило! — говорит он, спустя минуту. — А ведь они, черти, не только с морковкой так обращаются, а, наверное, и со свеклой.
— И с луком! — вторит ему Кулек.
— Правильно!.. Ну-ка, прикинь на свеклу и на лук. Ориентировочно!.. Обожди, это долгая цифирь получается. Давай выпьем сначала… Ну что ты в поросенка как вцепился, так и не можешь отвалиться? Возьми семги, у него семга хорошая. Ешь и считай!
Они едят и считают, считают и едят.
Караев на цыпочках выходит из «кормушки» и спешит на кухню к заведующему производством Лукашеву.
— Ну, что там? — тревожно спрашивает полный, розовый, как семга, Лукашев.
— Плохо! Привязались к морковке — увидели на полу пять корней. Расточительство, говорят. Теперь считают, сколько в месяц расточаем с точки зрения государственного подхода. Понимаешь?
— Понимаю!.. Считают?!
— Считают!
— Придется шашлыки давать! — с глубоким вздохом заключает Лукашев.
— Давай — жарь!
— Я уже зажарил. Как предчувствовал!.. И что за напасть такая: вчера были обследователи тоже из треста — кушали, пили. Третьего дня один ревизор забежал — тоже кушал. А ведь если подсчитать, сколько они в месяц… расточают, Ваня, а?! С точки зрения государственного подхода. Это ужас, что такое!
— Ладно, нашел время философию разводить! Давай шашлыки!
— Сам понесешь?
— Конечно, сам. Давай!
…А Полушалкин и Кулек все считают и считают. Полушалкин слегка осоловел, но нить рассуждений не теряет.
— А петрушка и сельдерей? — говорит он с тем же азартом. — Трава! Пустячок! Но… тоже продукт труда!.. Прикинь-ка и на петрушку, Борис Семенович!
Вспотевший от усердия Кулек берет новую салфетку и снова множит и складывает.
Входит Караев с подносом, на котором стоит тарелка с шашлыком — золотисто-коричневые куски жирной баранины издают волнующий запах.
— Поставь на стол и уходи! — командует Полушалкин. — Не мешай! Стой! Боржому подкинь бутылки две!
Наконец все подсчитано, все съедено и выпито. Пора уходить. О том, что за выпитое и съеденное нужно заплатить, директору треста ресторанов и его плановику даже и в голову не приходит. Если бы Караев сейчас подал им счет, они бы даже не обиделись, а лишь несказанно удивились.
Но Караев счет не подает. Он деликатно появляется в «кормушке» в тот момент, когда начальство собирается уходить.
Полушалкин милостиво протягивает ему руку и говорит:
— Ну, прощай, Караев. Получишь общий приказ по тресту, проработай его со своим народом! Обрати серьезное внимание.
А Борис Семенович Кулек хлопает его по плечу и шутит:
— Хотели вас, Иван Георгиевич, в качестве отрицательного примера в приказе упомянуть, да пожалели! Зачем, думаем, обижать хорошего человека. Ну, пока!
— До свидания! Всегда рады! — бормочет довольный Караев, провожая высоких гостей до двери. — Милости прошу, Никанор Ильич, на расстегайчики. Заходите!.. Ух, пронесло!..
На улице потеплело. Тротуары — мокрые, с серого неба сыплется мелкая морось — будто там, на небе, испортился душ, а починить некому. Прохожие ежатся, поднимают воротники пальто.
— Куда теперь? — спрашивает своего спутника Полушалкин, сдерживая сытую отрыжку.
— Вы хотели зайти в «Маяк»? — напоминает директору плановик. — Помните, поступила жалоба на грубое обращение? Давайте заодно уж обследуем.
— Что ты?! На полный желудок?.. Давай лучше в кафе-мороженое зайдем, как его?.. «Холодок». Посмотрим, как там Барабанов действует, обследуем. Да и остудиться не мешает после шашлычка.
— Идея!
Плановик берет директора под руку, и они направляют свои стопы в подведомственное им кафе-мороженое «Холодок».
Леонид Ленч
Леонид Сергеевич Ленч (Попов) родился в 1905 году в местечке Морозовка Краснинского уезда Смоленской губернии.
Первая книжка рассказов Л. Ленча «Первая улыбка» вышла в 1936 году. Позднее изданы сборники его рассказов и фельетонов: «Знакомое лицо» (1938 г.), «Укрощение строптивых» (1939 г.), «Осиновый кол» (1942 г.), «Юмористические рассказы» (1951 и 1952 гг.), «Единственный свидетель» (1956 г.), «Когда медицина бессильна» (1958 г.), «В таком разрезе» (1959 г.), «Адская машина» (1965 г.) и др.
Л. Ленч написал пьесу «Павел Греков» (совместно с Б. Войтеховым), сатирическую комедию «Большие хлопоты», комедию-памфлет «Изгнание из рая» и другие пьесы. В 1962 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла его повесть «Черные погоны». По сценарию Л. Ленча в 1958 году Мосфильм поставил кинокомедию «Девушка без адреса».
