— До невозможности упрямая женщина попалась, Аркадий Иванович! Уж я с ней и так и этак. Как говорится, — и лаской, и таской. Ни в какую. Ломается, как пушкинская старуха из сказки про золотую рыбку!
— Смотри, как бы ты сам, Федор Павлович, в конце этой сказки не оказался у разбитого корыта!
Насонов хохотнул. Можно было принять его угрозу как шутку, но опытное ухо Федора Павловича уловило в смехе председателя райисполкома нотки зловещей многозначительности.
«Ему сверху звонили, — тревожно подумал Федор Павлович. — Нажали на него, а теперь он на меня жмет!»
Тут в кабинет Федора Павловича заглянула Лидочка, секретарша. Энергично тряхнув золотыми кудряшками, она хотела что-то сказать, но Федор Павлович яростно замахал на нее рукой, и Лидочка исчезла за дверью.
Плотнее прижав к уху телефонную трубку, Федор Павлович сказал с чувством:
— В этом треклятом домишке, Аркадий Иванович, как вам известно, двое козовладельцев жили. И один цветовод-любитель. В отношении переселения в новые дома это самые упорные люди. Про таких мы, жилищники, говорим, что им «сносу нет». Они в своих деревянных клоповниках насмерть сидят, Аркадий Иванович, потому что у них свой интерес — палисадник! И то я их одолел! Цветовода балконом взял, он теперь на балконе свои настурции разводит, вчера приходил благодарить за комнату… даже букетик принес моей секретарше. Но гражданка Сухарькова, Аркадий Иванович, любому козовладельцу сто очков вперед даст. Это сверхупорная женщина, Аркадий Иванович…
— Вот что, товарищ Блескунов, — бесцеремонно прервал излияния Федора Павловича председатель райисполкома, — даю вам три дня на эту сверхупорную гражданку Сухарькову. Это же безобразие в конце концов! Строители не могут начать расчистку площадки из-за вашей безрукости… Через три дня мне лично доложите… про вашу золотую рыбку со старого Заломного. И имей в виду, Федор Павлович: вызовем тебя на президиум, если не справишься с боевой задачей, а то и на бюро! Желаю успеха!
Некоторое время Федор Иванович сидел молча, укоризненно смотрел на телефон. Потом перевел взгляд на потолок, — толстые губы Федора Ивановича при этом беззвучно шевелились, и со стороны можно было подумать, что заведующий жилищным отделом молится богу, а на самом деле он облегчал душу словами, произносимыми «в уме».
Тут снова в кабинет заглянула Лидочка и сказала как ни в чем не бывало:
— Федор Павлович, вы будете граждан принимать? Тут вас, между прочим, эта прелесть дожидается… Сухарькова со второго Заломного.
— Сухарькова здесь?!
— Вы же сами мне велели вызвать ее на сегодня для беседы.
— Почему вы раньше мне не сказали про Сухарькову?
— Хотела, да вы на меня руками замахали, — обиженно сказала Лидочка.
— Ну, ладно! Давайте Сухарькову первую сюда!
В кабинет вошла пожилая женщина, сухопарая, с утиным носом, с плаксивым выражением плоского неразборчивого лица, одетая не по возрасту ярко. На ней было платье из крепа — по зеленому фону алые маки, — на костлявых желтых щиколотках — белые носочки с синей каемкой, в руках — розовая маленькая сумочка, которую она нервно теребила и мяла.
«Ишь вырядилась, старая курица!» — подумал Федор Павлович и приветливо сказал:
— Здравствуйте, Аграфена Ильинична! Садитесь, пожалуйста.
Сухарькова молча кивнула головой и села на краешек кресла.
— Ну как, Аграфена Ильинична, будем переезжать в новый дом или будем капризничать? — с той же привычной бодростью начал беседу Федор Павлович, решивший сразу «брать быка за рога».
Сухарькова положила свою сумочку на письменный стол заведующего жилищным отделом и, глядя ему прямо в глаза, сказала значительно:
— Товарищ Блескунов, вы, пожалуйста, только не давите на мою психологику, не надо этого делать… я все законы знаю, со мной надо по-хорошему!..
— Я же по-хорошему с вами… который день бьюсь. Ведь все выехали, вы одна остались… как заноза!
Сухарькова поджала тонкие недобрые губы:
— Я не заноза, товарищ Блескунов, а женщина… одинокая… незамужняя, хоть и работаю кассиршей в магазине… у меня почетная грамота имеется, к вашему сведению!
Она достала из розовой сумочки скомканный платок, прижала к глазам. Ее утиный нос покраснел.
— Меня нельзя обижать! За меня всегда общественность заступится. Я ведь и к депутату и в редакцию пойду, если что…
Федору Павловичу стало не по себе.
— Да разве я вас обижаю, Аграфена Ильинична?! — сказал он с легким испугом. — Это вы меня обижаете… подводите под монастырь! Пожалуйста, беру «занозу» назад. Но поймите же и вы нас: вы — одна! — задерживаете большую стройку. Ведь на месте вашей развалюхи новый дом поставят, со всеми удобствами для наших замечательных советских людей!
— А я, значит, не советская и не замечательная?
— Фу, ты господи! Вы тоже замечательная… в своем роде. Откровенно говоря, я в толк не могу взять, чего вы цепляетесь за свою гнилушку? Ведь я же вас не в конуру какую-нибудь переселяю, а тоже в новый дом и тоже со всеми удобствами!
Сухарькова потупилась, подумала и сказала:
— Я в этой гнилушке, товарищ Блескунов, двадцать пять лет оттрубила. Теперь надо хорошенько подумать… чтобы ни в чем не прогадать. А посоветоваться мне не с кем… — глаза у нее снова налились слезами.
— А я на что?! — весело отозвался Блескунов. — Я ваш самый наилучший советчик, Аграфена Ильинична. (Он достал из ящика своего стола бумагу.) Вот извольте. Малый Кисельный, дом 16-а… отличная комната, ваши метры, даже чуть побольше, в малонаселенной квартире на шестом этаже.
— На шестой этаж не поеду.
— Там же лифт имеется!
— Они портятся, ваши лифты, а у меня — сердце. Могу показать справку поликлиники.
Сухарькова потянулась к своей сумочке, но Федор Павлович остановил ее:
— Не надо, верю и так!.. Тогда, вот еще… Колотушинский, восемь… новый дом… второй этаж… хорошая комната на солнечной стороне.
— Мне солнечная сторона противопоказана, у меня — нервная система в систематическом беспорядке. И тоже справка есть из поликлиники.
— Тогда… ладно уж, для вас на все иду. Берите… (тут Федор Павлович сделал паузу) отдельную однокомнатную квартирку… там же на Колотушинском… куколка — не квартирка!
— Не поеду в отдельную — жуликов боюсь.
— Да что вы говорите, Аграфена Ильинична?! — Федор Павлович развел руками. — Какие жулики?!.
— Обыкновенные, про которых в газетах пишут. На последней странице. Подумают: кассирша — значит при деньгах, да еще одна проживает. Заберутся и придушат.
Федор Павлович посмотрел на Сухарькову — глаза у него были мученические, шалые — и сказал хрипло:
— Против жуликов замок можно навесить на дверь надежный, с секретом!
— Теперь таких замков не делают!
— Помогу — достанем.
Сухарькова неопределенно пожала плечами, и обрадованный Блескунов перешел в решительное наступление:
— Соглашайтесь, Аграфена Ильинична! Ведь этакое счастье вам подвалило: не квартирка — куколка! При такой квартирке вы и супруга быстро себе подберете. Не забудьте меня-то на свадьбу пригласить! Завтра за ордером приходите, а послезавтра — переедете.
— А где я транспорт достану для переезда?!
— Поможем, обеспечим!
— Нет, послезавтра я не успею. Мне одной не управиться с вещами.
— Неужели у вас никого из родственников нет, чтобы вам помогли в этом деле?
— Есть племянник… да я с ним в ссоре.
— Заставлю помириться. Где племянник работает?
— В Главпродтранспорте, экспедитором!
— Позвоню в местком, в партийную организацию, — одним словом, нажму по всем линиям. Безобразие какое, — родную тетку родной племянник держит в таком забросе!.. Ну как, Аграфена Ильинична, договорились насчет квартирки?