Воробьи были взъерошенные и мрачные. Они возмущённо чирикали и глядели на нас сквозь прутья клетки так, словно именно мы были ответственны за их пленение. Хотя кто скажет, что они в этом неправы? Не всё ли равно, кто их ловил и в клетку сажал? В конце всей цепочки событий, сковавших эти вольнолюбивые создания тяготами плена, так или иначе находились мы — посетители, клиенты, люди, платящие деньги. Мы — как верхнее звено биоценоза, альфа и омега, сиречь конечная цель и в то же время — причина...
Однако это всё в сторону, понятное дело, философствованиям я предавался много позже, а в тот миг недоумённо воскликнул, выражая общее чувство:
—Позвольте! Воробьи? Что же в них экзотического?
Зря я это спросил. То есть, если здраво рассудить, если не я, так кто-нибудь другой, и если не именно так, то несколько иначе — а всё равно вопрос был бы задан. И как бы он ни прозвучал, экскурсовод был к нему готов, ко всем его формам, оттенкам и интонациям. Думаю, единственное, чем мы могли бы удивить экскурсовода, так это полным молчанием…
Но я не смолчал, и экскурсовод завёлся с полуоборота, вся скрытая энергия, что чувствовалась в нём, немедленно выплеснулась в тайфуне ответа:
—Па-азвольте! Я лично занимался этим вопросом и готов свидетельствовать перед любым судом: Божиим, товарищеским или уголовным — что в Африке трудно сыскать более экзотическую птицу, чем воробей. Знали бы вы, каких усилий стоило их там раздобыть! Африканские коллеги вообще сочли чудом такое совпадение: мой приезд и тотчас же имевший место отлов двух воробьёв! А на какие подкупы пришлось пойти, чтобы власти уступили нам эту пару! Да знаете ли вы, что более семидесяти миллионов человек в одной только Африке никогда в жизни не видели воробья не то, что вживую, но даже по телевизору, потому что в Африке приходится, в среднем, лишь один телевизор на 186 человек? Между прочим...
Он привёл «между прочим» ещё парочку фактов относительно уникальности воробья в Африке — фактов, столь же труднопроверяемых, как незнакомство с этой птицей именно семидесяти миллионов аборигенов.
…Полагаю, выставка припозднилась лет этак на полтораста. Такое милое насреддиновское надувательство обречено на успех во времена патриархальные, викторианские, посткрепостнические, чопорные, традиционные — коротко говоря, во времена, когда обманутый человек способен был оценить, если его надували изящно, изобретательно, артистически — это заметно смягчает факт оскорбления, сопутствующий надувательству. Если при этом надувательство произошло на сумму, не способную нанести серьёзный удар по кошельку человека, то надутый подспудно воспринимает совершившееся над ним надувательство как некий вид яркого и эффектного шоу, разыгранного специально для него. Ну, а тот, кто не способен сообразить, сколько труда и актёрского таланта приложено для его надувательства, по крайней мере, сохраняет молчание, чтобы не оставаться в дураках одному и посмотреть со стороны, как будут дурачить других.
Но в наше время надувательство не то: оно стало жадным и подлым, из него вытравлен артистизм и заменён нейролингвистическим программированием; надувалы больше не танцуют с законом танго, а прячутся за закон, то есть вместо законопослушных шутников превращаются в законоприкрытых мерзавцев.
Экскурсоводу мало было шутки. Он сам не нуждался в старомодном артистизме, он всерьёз вознамерился убедить нас в том, что продаёт нам товар высшей пробы. Его речь была пересыпана оточенными оборотами и интонациями, которые призваны заморочить голову именно нашему современнику, нервному, дёрганному, держащему нос по ветру — и вечно ошибающемуся с направлением ветра, что и позволяет его дурачить с такой же лёгкостью, что и наших чопорных, самоуверенных предков.
Он сыпал ключевыми словами, которые перегруженный информацией мозг наш безропотно классифицирует как ценность: главным образом, конечно же, суммы в долларах, которые были затрачены на транспортировку воробьёв из Африки, число занятых в этом предприятии людей и цитирование авторитетных мнений.
Всё просто, нынешнему человеку большего не надо. Цифры (главным образом денежные суммы) ввергают нас в транс, авторитетные мнения, достоверность которых никто не в состоянии проверить, принимаются за святую истину. Это как рассказы о голливудских фильмах, где участники съёмочной группы наперебой расхваливают гениальность друг друга, актёры врут на голубом глазу, что сами выполняли трюки, и все через слово поминают колоссальные затраты труда и денег, которые потребовались, чтобы вывалить на зрителя очередную порцию массового продукта.
Сколько ни сомневайся в отдельных фактах, рано или поздно информационный фон убедит тебя, что бюджет и гениальность связаны в прямой пропорции, а труд должен быть оценен сам по себе, а не по результатам.