Много ещё всякой ахинеи рассказал экскурсовод, и, знаете, до этого момента мне выставка нравилась. Несовременный я человек, наверное, на те же лет полтораста опоздал родиться, и получал удовольствие от фантазии, приложенной к созданию этого дикого цирка. Именно присутствие фантазии отчасти искупало раздражающую назойливость нейролингвистически программирующих речей.
Правда, меня беспокоило, что друзья мои, кажется, всё больше поддавались магии астрономических цифр. Улыбки их, ещё не утратив насмешливости, всё отчётливее приобретали отблеск искреннего восторга. Однако я успокаивал себя тем, что это лишь временно помутнение рассудка, которое развеется, когда мы покинем территорию экзотической выставки.
Но то, чему свидетелями мы сделались во второй части экскурсии, повергло меня в изумление и ужас!
Дальнюю часть зала закрывала массивная портьера, за которой обнаружилось наспех сооружённое дополнительное помещение. В нём тоже стояли клетки, но что за экспонаты были в этих клетках!
Портрет Гоголя в одной из них ещё способен был вызвать кривую усмешку, особенно у тех, кто и без напоминаний экскурсовода знал, что гоголь есть не что иное, как нырковая утка. То же и портрет видного политического деятеля в другой клетке, хотя он уже потребовал пояснения — оно гласило: «Разве не узнали? Он очень важная птица!»
Но когда я увидел в очередной клетке ежа, всё сжалось во мне: неужели? Неужели я услышу этот глупый и пошлый анекдот?
На лицах некоторых моих спутников появились ухмылки: впервые за время экскурсии они не нуждались в пояснениях, но жаждали его услышать и потому спросили:
—А ёж — разве птица?
И, конечно же, услышали в ответ:
—А как же! Только гордая: пока не пнёшь, не полетит!
Взрыв смеха. В следующей клетке — сиамский кот.
—Тоже гордая птица?
—Ага! Нагадил мимо коробки — и стал птицей. Очень редкой на любых широтах...
Мне стало тоскливо. Ах, измельчало племя надувал! Самой редкой и экзотической птицей на всей ВДНХ, которую представляет собой наша жизнь, был бы возродившийся надувала-артист, творческий, тонкий и чуткий, способный остался в памяти людской новым Ходжой Насреддином или хотя бы Остапом Бендером.
Но нет, не увидать нам этакого чуда! Выдумка кончилась, едва начавшись, иссяк источник фантазии. Экскурсовод привлёк к себе внимание мнимой новизной и тотчас же скатился в пучину пошлости, которая, в его представлении, как и вообще в представлении людей, безосновательно мнящих себя артистическими натурами только за то, что они набивают себе карманы псевдоартистическими средствами, является тем самым, что хочет получить зритель, тогда как на деле она является тем единственным, что такой деятель способен стабильно производить.
А если вы спросите, где же тут пошлость, я отвечу, что слово «пошлость» отнюдь не ограничивается понятием похабщины, и поставленная на конвейер эксплуатация неумной шутки есть именно пошлость! Из которой, к слову, вырастает, как плесень на стенах неухоженного дома, целая апологетика Человека Пинающего.
А он ведь отвратителен, Человек Пинающий! Я даже не говорю о мерзкой манере пинать поверженного противника, иметь ли в виду пинание в физическом или в моральном плане. Вы только вдумайтесь, господа: Человек Пинающий во всех своих ипостасях заслуживает исключительно порицания!
Ну, может быть, за единственным исключением, если вспомнить о Человеке, Пинающем Мяч. Но, во-первых, это исключение, подтверждающее правило, а во-вторых, если вы мысленно удалите из отечественных команд футбольных гастарбайтеров, что останется? Так-то, господа, как раз и останется то, из-за чего вы плевали в экраны телевизоров столько лет кряду. Ибо пинание мяча как таковое ещё не суть футбола, и Человек, Пинающий Мяч, — не обязательно футболист.
Да взять хотя бы самый простой бытовой пример: Человек, Дверь Пинающий. Вообразите себе хорошенько, каков он: либо природный хам, либо в стельку пьяный муж-отец-брат, который не в состоянии справиться с ключом и вот прямо сейчас, когда его впустят, устроит отвратительную семейную сцену с невнятными речами и битием себя в грудь.
А Человек, Балду Пинающий? Забыли вы о нём, господа, об этом подвиде Груши Околачивающего?