Мокша словно мимо ушей пропустил довольно грубую речь воина и, кивнув в сторону орков, спросил, понизив голос:
— Это вы так их?
— Да… Всю деревню вырезали, уроды, детей порубали… — лесович махнул рукой, оборвав себя на полуслове. — А ты кто будешь? Больно лицо твое знакомо? — проговорил он, уставившись на Свея.
— Свей я… — коротко ответил княжич и добавил. — Славное дело делаете…
— Неужели всю Ручьевку так и порезали? Что ж гады делают-то! Древляну окружили, слышали? — Мокша вновь обратился к воину, который не сводил глаз со Свея, признав, похоже в Свее княжича.
С тропы Рангольф тихо произнес:
— Пора…
Лесовичи и сами понимали, что пора… только тянущее за душу чувство, что может видят они этого самого воина в последний раз, что уходят от осажденной Древляны, что здесь остается все самое дорогое — родная земля, друзья… не отпускало…
Они уходили… Обернувшись, Мокша уже не увидел воина… Схроны, на то и схроны, объяснил ему Свей, чтобы схорониться до поры, а потом напасть на врага неожиданно, чтобы показалось врагу, что земля горит у него под ногами, что за каждым кустом его ждет нож или меч, или смертельное заклятие…
И ведь совсем недавно, неделю назад, они с отцом готовили эти самые схроны. Лесовичи сами себя так и назвали тогда в шутку по названию тайников с оружием.
Свей вспоминал, как отец основательно выбирал места, где могло сохраниться в целости оружие: мечи, большие и малые, двуручные — широкие, тяжелые… короткие, которые воины обычно держали в голенище сапога, пики, луки, стрелы и обычные, и с серебряными наконечниками, палицы… Держали эти места в тайне, рассказывая о них лишь старшинам на заимках, тем, кому и придется вооружать народ…
И не было уже радости Свею оттого, что он идет к Каянам, казалось это детской забавой по сравнению с тем, что начиналось здесь. И эльфы, Айин… казались чересчур прекрасными, словно сказка, а быль… она кровавая, страшная… И лицо матери и отца вновь вставало перед ним в всполохах огня и дыма… Он, Свей, словно бросал их всех, будто предавал…
4
И снова потянулась дорога… Теперь Мокша ехал впереди… Лесович время от времени постукивал по вековым деревьям ладонью, хмурился, словно что-то было не так, но ехал дальше, ничего не объясняя. Разговаривать никому не хотелось. Айин, будто прочитав мысли Свея, закрылась от него, и иногда обращалась к дроду, который, казалось, сейчас вывалится из седла от счастья…
Солнце садилось за верхушки деревьев. Багровый закат обещал мороз, и на самом деле заметно холодало. Пора было подумать о ночлеге и для путников, и для лошадей. Но Мокша словно все ждал чего-то…
Однако, в очередной раз стукнув по сосне, он обернулся:
— Скоро будет Волчья заимка. Там и заночуем… — И добавил, разведя руками, — леший словно провалился!.. Зову, зову его…
И, действительно, скоро, взобравшись на очередной взгорок, все увидели уже в вечерних, морозных сумерках с десяток домов в ложбине, окутанных печным дымом и паром.
Путники заметно прибавили ход. Лошади, покрытые инеем, принялись всхрапывать, почуяв близкое жилье.
Бревенчатые дома стояли близко друг к другу, но не образовывали улицу. Высокие заборы, узкие двери и окна, чтобы не так просто было врагу в дом попасть… Дома добротные, бревенчатые… Слабый свет лучины сочился сквозь слюдяные оконца, да и то в двух-трех домах. Большие собаки, к ночи спущенные с цепи, лаяли за заборами, срываясь на хрип…
Спустившись в овраг, путники устало разглядывали уже почти в полной темноте безлюдный проулок, в который уверенно вел их Мокша. Когда лесович остановился, все по очереди вытянули шею, чтобы взглянуть, что там.
Высокий, худой словно жердь, мужчина в наброшенном на плечи тулупе, стоял, слившись в сумерках с серым забором. Молча, он отворил ворота и, взяв под уздцы Саврасого, ввел его во двор, за ним последовали остальные…
Двор был неширок. Лохматый пес лишь рвался и хрипел от злости, уже посаженный на цепь, — хозяин ждал гостей. Молодой лесович, судя по всему, сын хозяина, быстро управлялся с лошадьми, с удивлением разглядывая эльфов.
Спешившись, каждый первым делом расправлял затекшие плечи, ноги, стряхивали куржак, повисший на бровях, шапках… Усталость брала свое — хотелось упасть и не двигаться. А Айин? Свей с любопытством поглядывал на девушку, которая, казалось, была невозмутима…
И только войдя в дом, и взглянув в ее осунувшееся лицо, он понял, как она измучена. Сев в уголок к печке, она закрыла глаза, сложила руки на коленях и замерла… и уже через мгновение дыхание ее стало ровным, губы приоткрылись… она спала. Свей как зачарованный смотрел на нее — это была такая необычная красота.